Отец Каллахан помолчал.
– Вы правильно поступаете, – наконец сказал он.
Спеллинг опустил взгляд к полу. Под нижним краем занавески виднелись здоровенные черные ботинки охранника.
– Отец, подойдите поближе. Убитую девушку звали Александрия Коул. Одна из этих супермоделей.
– Я помню это дело. Кто ее убил?
Монитор пискнул. Спеллинг прикусил потрескавшуюся губу.
– Отец, я много грешил… Бог разберется? Он простит меня?
– Бог примет вас за вашу исповедь. Но полиции нужно больше. Запишите свое признание как можно подробнее… напишите имя убийцы и подпишите.
– Это на случай моей смерти?
– В каком смысле?
– Если я умру… если у вас будет эта бумага, доказательство признания умирающего… это будет больше, чем одно ваше слово, отец. Без обид.
– Я не обижаюсь.
– Федералы здорово хотят моих показаний. Я слышал, они собираются держать меня тут, пока я не смогу выступить в суде.
К ним подошли две медсестры и врач «Скорой помощи».
– Приехал доктор Страссберг, – сказал врач. – Мы забираем пациента на операцию.
Глаза Спеллинга дернулись. Он взглянул на отца Каллахана.
– Помолитесь за меня, отец Джон. Если Господь присмотрит за мной и я выживу, я все напишу. Все имена, места и где спрятан нож.
Священник кивнул:
– Мне нужно рассказать об этом близкому другу. Да благословит вас Господь.
Пока медики выкатывали Спеллинга, он спросил:
– Отец, сколько сейчас времени?
Отец Каллахан взглянул на часы.
– Сейчас ровно шесть вечера.
– Время выходит.
– Я буду молиться за вас, сын мой.
– Я про Чарли Уильямса, того парня в камере смертников. Он следующий в очереди к иголке. Если сейчас шесть, ему осталось жить восемьдесят четыре часа. И чтобы спасти душу, молитвами ему не обойтись.
4
Шон О’Брайен стоял на вытертых кипарисовых досках широкой веранды и смотрел, как над национальным заповедником