– Видишь эти домики? – Мотл ткнул пальцем в ряд бетонных саркофагов, действительно напоминающих маленькие дома.
– Тут раввинов хоронили. В первом ряду. Человек, когда мимо проходит, инстинктивно читает имя на памятнике, иногда вслух произносит. А каждое упоминание имени мертвого идет ему в заслугу.
Вот караимская часть, могилы в другую сторону развернуты. Евреев хоронят ногами к Иерусалиму; как Машиах придет, они сразу поднимутся и, не теряя секунды, в путь. А караимы перпендикулярно, им, наверное, в Крым топать, в Чуфут-Кале.
Черную землю под ногами хорошенько вымочил ливень. До полноценной грязи ей не хватило десяти минут дождя, но и в такой консистенции она скользила под подошвами ботинок и липла на каблуки. Обходя лужи, в которых отражалось высокое голубое небо, мы осторожно шли по аллее. Неосторожный шаг мог закончиться падением, поэтому ногу приходилось опускать в три приема: сначала на каблук, вдавливая его в землю, затем плавно накатывать ступню и лишь в конце твердо упирать носок, давая возможность второй ноге начать аналогичное движение.
Мотл остановился возле огромного памятника из черного мрамора. С полированной поверхности самодовольно улыбался мужчина восточного вида. Изображение скопировали с фотографии с большой тщательностью, можно было различить складки кожи на двойном подбородке, волосы в расстегнутом вороте рубашки и узор на тяжелых перстнях.
– Тоже караим?
– Да нет, – усмехнулся Мотл. – Тут совсем другая история.
Прибежал ко мне мой учитель, «старый псих» Г.
– Пошли, скорее, – говорит, – поможешь ругаться.
Я еще не знал, что Г. занимался похоронными делами. Психометристов тогда хоронили на еврейском кладбище, вместе со всеми, это сейчас власти выделили отдельное. Кладбище есть, только хоронить почти некого.
Ну, да ладно, в общем, выскакиваем из дому, Г. ловит такси, и мы мчимся. По дороге выясняется, что заведующий еврейским кладбищем дал разрешение похоронить на нем цыганского барона. Г. просто трясло.
– Ладно, еще с евреями лежать, но с цыганами!
– А зачем барону понадобилось еврейское кладбище? – прерываю я рассказ Мотла. – Других разве мало?
– Христиане в его глазах язычники, поклоняются изображению, у евреев с этим все в порядке.
Короче, примчались мы на квартиру к заведующему, Г. ворвался к нему в дом, словно сотня разъяренных чекистов. Но после первых же трех фраз его накал исчез.
– Я жить, жить хочу, понимаешь, – со слезами на глазах объяснил заведующий. – Они пришли целой бандой, и пачку денег на стол. Я – ни в какую, не положено, говорю. Тогда один из них, вертлявый такой мальчишка, наглый, наглый подонок, через стол перегнулся, и нож прямо к горлу приставил.
– У тебя, – говорит, – дядя, два выхода. Либо деньги взять и жить красиво, либо