– У тебя что-то болит?
– Опять ее насиловали, – за нее ответила какая-то женщина.
Мирослава молча кивнула.
– Всей толпой собираются, и по очереди… – продолжала женщина. Мирослава вздрогнула и зарыдала.
– Тихо вы, будете сейчас девчонке душу травить, – прикрикнул кто-то.
Я в ужасе замерла. О таком скотстве я даже не могла себе позволить подумать. А тут – наяву, вот она, лежит рядом…
Глава 5. 1940
Оксану не трогали еще три дня. Женщин уводили и приводили, кого-то забирали насовсем, кто-то появлялся новенький. А про нее как будто забыли.
Оксана освоилась в камере, хлебала жидкую баланду, сочувствовала возвращающимся с допросов – избитым и покалеченным. Утешала как могла красавицу Мирославу, которую русские таскали к себе каждое утро. Мерзла по ночам в своей ночнушке, обливалась холодным потом днем. Многие узницы были одеты так же, как и она – будучи арестованы посреди ночи.
На третью ночь вся камера проснулась от жуткого хрипа Мирославы. Она барахталась у стены, пытаясь судорожно дотянуться до пола ступнями ног. Ее сняли, успокоили, однако Оксана до утра слышала ее судорожные всхлипы. И про себя решила: случись такое с ней – она не будет будить всю камеру…
После бессонной ночи Оксану вызвали на допрос. На этот раз ее допрашивал культурный худощавый мужчина, похожий на учителя. Он опять спрашивал фамилию и национальность, а потом сказал:
– Ну все, Оксана. Мама твоя призналась во всем, теперь осталось признаться тебе.
– Как созналась? – растерялась Оксана.
– Вот так, – он придвинул к ней мелко исписанный листок. Мамин почерк она узнала сразу. Правда, он был очень неровный, как будто мама торопилась. Она писала, что состоит в польской шпионской организации, в той же, в какой состоит папа, и долгое время работала против русских.
Оксана долго сидела, тупо глядя на листок.
– Ну, прочитала? – наконец спросил следователь.
– Да.
– Тогда садись, пиши, что ты все знала про маму. И тогда тебя выпустят.
– Нет.
– Что нет?
– Не буду писать. Я ничего не знала.
– Понятно. Тогда мы тебя посадим как ее соучастницу.
– Я не буду писать.
– Хорошо. Увести.
Оксану опять кинули в камеру.
За эти дни она немного сдружилась с несчастной Мирославой. Они часто лежали вместе, обнявшись, и шептались о прошлых временах. Оксану еще несколько дней не трогали, зато Мирославу уводили каждое утро, и каждый раз она возвращалась, еле держась на ногах.
Мучимая страхами, Оксана как-то раз спросила у нее:
– Мира, это… сильно