там и что им приснится, когда они наконец успокоятся и лягут в постель. Увидит ли кто-нибудь из них Сикарту, или Вильяма Херста, или, может, кого-нибудь не менее важного, а если увидит, то как среагирует? Просто расскажет утром за кофе или вообще забудет, едва проснется? Или станет, как мы, искать ответы на вопросы, на которые, казалось бы, нет ответов? Я шел по улице, чувствовал пробирающий тело холод и смотрел в лобовые стекла обгоняемых мною машин. Наверное, многим мои взгляды казались наглыми. Например, одна парочка так зыркнула на меня, что мне стало стыдно. Парень и девушка, видимо вконец уставшие от многочасового стояния, мило шептались обнявшись. Девушка ворошила парню волосы и что-то говорила ему, плотно прижав губы к его уху. Когда я, обогнав их машину, повернулся и посмотрел, они, разомкнув объятия, смерили меня тяжелым взглядом, и по губам девушки я явственно прочитал сказанное, возможно даже очень громко, слово «урод». Я смутился. Но подглядывания не прекратил. Мне надо было докопаться до сути вещей. Но я не знал как. Когда не знаешь, что делать, любое действие может оказаться полезным. Вот я и шел домой, изучая лица. Считывал какую-то информацию с них, что-то закладывал глубоко в память на бессознательном уровне… И вроде бы я обгонял все эти стоящие машины, и вроде бы я двигался в нужном направлении, но вдруг мне подумалось, что на самом деле мы все стоим в одной огромной пробке. Психологической. Просто кто-то чуть ближе к Садовому, а кто-то чуть дальше. Но все, по большому счету, не двигаемся. Потому что все равно ТАМ темно. И даже если доберешься до этого «Садового» в своей голове, то наверняка упрешься в новые тупики, новые пробки. И на самом деле те ответы, которые я нашел сегодня, вовсе не ответы, а лишь небольшие рывочки вперед. Скачки мысли, упирающейся во все новые и новые вопросы. Мне стало не только холодно, но и грустно. И я зашагал быстрее. На меня нахлынула вязкая, тяжелая депрессия.
Очень захотелось спать.
IX. ЦЕНА ВОПРОСА
На следующее утро мы впервые за долгое время завтракали вместе.
– Как же нам помочь ему? Все это, конечно, супер. История, которая у тебя получается, тянет на «Оскар», это точно, – ты усмехнулась, – но как помочь человеку, тридцать шесть лет находящемуся в коме? Если его не сумели вытащить даже самые крутые доктора?
– Не знаю пока. Если б знал, то наверняка бы уже начал что-то предпринимать. Но я совершенно не понимаю, как нам поступить. Ясно, что этот парень дал нам сигнал SOS, что его отключат от приборов и он умрет. Но что нужно сделать, совсем непонятно. Даже если мы найдем спонсора для поддержания его жизнедеятельности, это ничего не изменит. Он останется в коме, и его все равно отключат рано или поздно.
– Мы все умрем. Рано или поздно. Чем он отличается от нас? Почему нужно спасать именно его? Не умирающего от СПИДа ни в чем не повинного пятилетнего мальчика в какой-нибудь Замбии, а сумасшедшего художника, десятки лет пролежавшего в коме? Ты не думал, что все это немного странно?
– Это ОЧЕНЬ странно. Потому я и хочу его спасти. Помнишь,
