– А ты этого не находишь?
– Видишь ли, теперь я могу сказать тебе: мне предлагали это счастье.
– Кто предлагал?
– Масоны.
– Что-о?
– Масоны следили за мной, потому что мой отец, как оказалось, был тоже масоном, и они мне покровительствовали.
– А потом?
– А потом ко мне явился некто и предложил мне стать на то место, куда попал теперь Зубов.
– И ты отказался?
– Видишь ли, они от меня требовали в случае успеха полного подчинения их воле, то есть чтобы я беспрекословно исполнял все то, что они захотят. Я понял, что это равносильно предательству, и отказался.
– И у тебя хватило духу?
– Да разве можно было поступить иначе?
– Да, брат, это верно – иначе нельзя было поступить… порядочному человеку. И ты – молодец, молодец! – воскликнул Чигиринский, как бы любуясь своим приятелем. – Вот тебе моя рука, что ты – молодец! – И он крепко пожал Сергею Александровичу руку. – Хоть ты и от многого отказался, – добавил он затем задумчиво, – но судьба вознаградит тебя; ведь честные люди всегда в конце концов выигрывают и бывают счастливы уже потому, что на их совести нет никаких угрызений. Будущее вознаградит тебя.
– Может быть, я уже вознагражден в настоящем, – прошептал Проворов, отворачиваясь и краснея. – Ведь сейчас же после того, как я отказался от предложения масонов, я встретил, или, вернее, увидел, девушку.
– Ну, это, брат, – Месопотамия, амурная дребедень.
– Нет, Чигиринский, это – не дребедень, это, знаешь… это… что-то… невыразимое!
– Ну и не выражай, если «невыразимое»! Я с тобой о деле говорю.
Чигиринский никогда не придавал серьезного значения «амурной дребедени» и, как только речь с ним заходила о сердечных излияниях, начинал произносить вовсе неподходящие к случаю слова вроде «Месопотамия», «Кунигунда», «Агамемнон».
– Я с тобой дело говорю, – повторил он, – тут выходит занятное сопоставление. Ведь если тебе масоны предлагали свое содействие, то, может быть, и Зубов попал не без их участия, в таком случае они через него могут получить власть и значение.
– Ну, этого я не знаю.
– Это очень серьезно, и это надо выяснить! – озабоченно произнес Чигиринский.
Глава третья
Через две недели Платон Александрович Зубов из секунд-ротмистров был произведен в полковники и флигель-адъютанты.
Придворная жизнь оживилась, государыня повеселела, и снова начались празднества и балы, тем более что дела наши на юге России, где мы воевали тогда с Турцией, шли очень хорошо, и из армии курьеры то и дело привозили известия о победах.
В царскосельском парке, на большом пруду, был назначен большой бал на расположенном посредине его острове.
Танцевальный павильон на этом острове был красиво освещен разноцветными стеклянными шарами и уставлен тропическими растениями, среди которых горело множество тоже разноцветных лампионов.