– Ты больше не живешь, Девочка-Радуга.
Я тáю, когда он так меня называет. Бэрронс умудряется произнести эти два слова так, что мне кажется, словно он произнес тысячу, и я начинаю светиться. Эти слова говорят мне, что он видит милую-и-розовую Мак, которой я была, когда только приехала сюда, видит черную-и-убийственную Мак, которой я стала (за вычетом времени, когда я покрыта Невидимыми блохами), и видит все возможные инкарнации между этими полюсами. И хочет их все.
Я знаю, что больше не живу. Никто не может знать это с большей полнотой и уверенностью, чем я. И меня от этого выворачивает. Пассивность не в моей природе, я давлюсь ею, я тону в ней, а Книга жестко держит меня в заложниках за метафорические яйца.
Я смотрю на Бэрронса и говорю ему то, что не сумела заставить себя произнести вслух.
«Сегодня я убила Серую Женщину».
Уголок его сексуальных губ приподнимается.
– Праздничный день. Самое время.
«И еще я убила одного из Хранителей».
– Ах, он вам помешал.
«Не знаю, что там произошло. Я отключилась».
Обычный человек был бы шокирован, был бы в ужасе, потребовал бы рассказать, что случилось. Взгляд Бэрронса не меняется, и он не задает мне вопросов. Он сводит дебет с кредитом:
– Вы отняли две жизни и спасли тысячи.
«Ты можешь сколько угодно подводить итоги, но результат не оправдывает средств», – молча говорю я, злясь на то, что Бэрронс придал значимость разговору, которого я не хотела, и вывел его на вербальный уровень.
– Спорное утверждение.
«Я потеряла над собой контроль. Книга захватила меня и заставила убить. Сказала, что я машина, а она водитель». Даже непроизнесенные слова ножами застывают в воздухе и ранят меня.
– Мы будем лучше тренироваться.
«Я ненавижу се…»
– Никогда не говори так.
– Я и не сказала, – бормочу я.
Действительно ведь не сказала.
– Ты та, кто ты есть. Найди способ жить с этим.
– Проще сказать, чем сделать.
– Кто-то когда-то убедил тебя, что жить легко. Ты ему поверила, – насмехается Бэрронс.
– Я просто не понимаю, почему все они должны приходить сюда. Почему бы не устроить этот маленький совет в «Честерсе»?
Я резко меняю тему.
Словно словесный танцор, Бэрронс позволяет мне его вести, и я знаю почему: с его точки зрения, разговор в любом случае закончен. На его руках кровь бесчисленных жертв, мне же сложно справиться и с одной. Для него этот день ничем не отличается от других: я одержима злобным демоном и согрешила. Завтра я снова попытаюсь справиться с собой. И снова могу согрешить. А могу не согрешить. Завтра всегда наступает. Для меня и для демона. Несмотря на мою ужасную оплошность, мои действия спасут бесчисленное количество жизней. Бэрронс смотрит на события с расстояния в тысячу ярдов, у него совесть бессмертного. Я до такого состояния еще не доросла. И не знаю, смогу ли когда-нибудь