– Quoi «mais»? Donnez lui quelque chose, je vous dis![4]
– Je n'ose…[5] здесь не берут!
– Скажите пожалуйста! Это ты, верно, у своих Карасевых набрался таких идей?
Невозможно выразить на бумаге той глубины презрения, какую молодая дама влагает в «Карасевых».
Очень молодой человек вспыхивает, как зарево.
– Я пойду… – говорит он, – я пойду еще попробую… может, уж очередь…
Но молодая дама безжалостна.
– Конечно, – говорит она, – никто не мешает следовать по стопам Ка-а-а-рра-ссее-вых!. Ха-ха-ха! К-а-р-а-с-е-в-вы!
У злополучного последователя Карасевых даже уши пунцовеют. Со слезами на глазах он бормочет:
– Я не понимаю… я не понимаю, к чему тут примешивать людей… людей… которые… которые…
– Конечно, никто не мешает! – продолжает молодая дама, не удостаивая заметить кроткого и смущенного представления. – Но, мне кажется, следовало бы немного помнить, чем кому обязан. Если живешь в чьем доме, так, мне кажется, можно, не говорю из благодарности, а хоть из приличия, время от времени пожертвовать карасевскими идеями! Наконец, можно хоть не вмешиваться! Кто просил отсылать человека? Он бы все мне сделал! Но, по милости карасевских идей, я теперь опоздаю на поезд! Опоздаю к 17-му! Надо будет возвращаться опять к тетеньке, и за чаем она опять будет подсмеиваться, как провинциалы опаздывают! По милости карасевских идей…
– Помилуй, кузина…
– Карасевы приказали трудиться! Ах, прелестно! Как почетно таскать самому чемоданы! C'est très gentil![6] Ах, да! они все занимаются переноской чемоданов!
– Я не понимаю… к чему… к чему тут… тут чемоданы? – бормотал кузен.
Он задыхается.
– И дамы тоже? – презрительно щурясь, произносит кузина. – C'est charmant![7] Нет ли их карточки с чемоданом на плечах? Они не дарят таких видов своим поклонникам?
Она, не замечая того, все более и более возвышает голос.
– Кузина!.
– Medames Карасевы…
– Они хорошие люди! – чуть не с рыданием шепчет кузен. – Они хорошие люди…
Его всего трясет, но кузина заливается язвительным хохотом.
– Ка-ра-се-вы… – начинает она, с каждым слогом делая все более и более презрительное ударение.
– Лучше пошлых гвардейцев! – почти вскрикивает потерявший над собою власть кузен, кидается в толпу, отчаянно пробивает ее и исчезает в багажной.
На несколько мгновений кузина немеет от изумления и остается неподвижна, как бы окаменев от неожиданного удара. Затем она начинает приходить в себя, и, по мере того, как она в себя приходит, ее лицо начинает искажаться злостью. «Как он смел! Как он смел мне так говорить! А! хорошо! Увидим!» – так и читается в каждой черте.
Вдруг к ней приближается молодой человек, плохо одетый, дурно причесанный, без перчаток. Руки у него загорелые, походка твердая и осанка решительная.
Он останавливается перед гонительницею Карасевых и пристально на нее глядит. Она окидывает его с головы до ног беглым взором и небрежно отвертывается: