По народным легендам, когда бывшие ангелы падали – кто в воду, кто в лес, кто в поле, они превращались затем в духов отдельных урочищ («Вижу: духи собралися…»). Здесь у Пушкина в «Бесах» (1830), «средь белеющих равнин», мы видим одного из таких духов – запутывающего путнику дорогу.
Здесь же в «Бесах» у Пушкина мы можем встретиться ещё с одним бесом, обернувшимся столпом, – верстою на дороге. По всевозможным поверьям, действительно, помимо органических форм, дьявол имеет способность обращаться в неорганические формы. В «Бесах» мы тоже можем видеть его превращение и его различные трансформации, рисующие бытие беса призрачным и непостоянным:
«Там верстою небывалой
Он торчал передо мной;
Там сверкнул он искрой малой
И пропал во тьме пустой».
Бес, легко оборачивающийся в любые неорганические формы, также легко может развоплощатсья. Он – олицетворение запутывающего начала («заблуждения») и может обернуться любой враждебной человеку стихией. Согласно признаниям ведьм, которые можно встретить в демонологиях, дьявол часто являлся им, например, в образе вихря. Нечто подобное – беса, кружащего, как вихрь, – мы встречаем и у Пушкина:
В поле бес нас водит, видно
Да кружит по сторонам.
Бес действует здесь у Пушкина как проводник на границе двух реальностей, сначала сбивая путника с дороги, а затем направляя его по «своему» пути и указывая свою – якобы «правильную» – дорогу. Обычно это непростая траектория, скорее напоминающая скрипичный ключ или розетку с девятью кругами («девять раз наделяющая смертных днями и ночами» в продолжение их пути по некой траектории падения-восхождения) – из тех, что сам Пушкин так любил чертить на листах своих рукописей.
Пушкинская сцена встречи «запоздалого путника» с адскими изгнанниками «средь белеющих равнин» преобразуется в сложную сцену двойного трансуровнего перемещения: с одной стороны, это восхождение героя-путника в некие пределы в сопровождении запутывающего беса; с другой стороны, – это одновременно происходящая картина отпадения бесов, очевидно, в результате их изгнания. Сложное и философски объёмное мышление Пушкина перерабатывает здесь глубинные пласты художественного наследия – как фольклорно-мифопоэтического, так и литературного.
В конечном итоге, изгнание бесов на землю, которое мы тут предположительно видим у Пушкина, – есть такой усложнённый Пушкиным фольклорно-мифологический перевёртыш, своеобразно рисующий понимание смерти (жизни) как смены миров.
Трансуровневые перемещения героев как составная часть пушкинских инфернальных сцен происходят часто именно в тот момент, когда гений Пушкина пытается художественно разрешить важнейшую гуманистическую задачу – показать некие изменения, происходящие в душе его героя. Именно в таком аспекте Пушкин-гуманист говорит о соотношении в мире Добра и Зла, Света и Тьмы.