Трудно себе представить более несхожих людей, чем Ираида и моя мамуля, но тем не менее дружба их продолжается, как я уже говорила, много лет. Думаю, что мамулю с ее стильностью и хорошими манерами не может не отталкивать Ираидина вульгарность, но ее, как и всех нас, привлекает Ираидина жизнерадостность и неиссякаемый оптимизм. Ираида просто налита жизненной энергией, она бьет из нее через край.
– Как жизнь? Что-то бледненькая, хахаль бросил? – забросала меня вопросами Ираида.
Я не обиделась бы на нее, если бы даже и вправду меня только что бросил хахаль, – Ираида никогда не говорит людям гадости из любви к искусству.
– Устала что-то, – пожаловалась я просто так, чтобы что-то ответить.
– Это нехорошо, с этим надо бороться, – всерьез озаботилась Ираида, – мужика заведи себе поздоровее – все как рукой снимет.
– Где его взять-то? – уныло возразила я. – На дороге не валяется…
– На дороге только дерьмо валяется, – согласилась Ираида, – хорошую вещь на дороге не найдешь.
– Помогла бы, что ли, – машинально бормотала я, снимая ботинки.
– Сама сейчас на безрыбье, – вздохнула Ираида, но я-то видела, как горят у нее глаза охотничьим блеском, а лучи обаяния, исходившие от нее, можно было наблюдать в темноте невооруженным глазом.
Из кухни выглянул Петр Ильич. Был он без пиджака, в рубашке с закатанными рукавами, мамулин клетчатый передничек смотрелся на нем как фиговый листок на носороге.
– Сашенька, детка! – обратился он ко мне. – Где у вас штопор?
Я только хотела ответить, как мимо пронеслась Ираида с криками: «Я знаю, я сейчас найду!» Она смела меня под вешалку и исчезла в кухне. Ошеломленно потирая ушибленный бок, я скрылась в своей комнате.
На мониторе компьютера был прикреплен листок бумаги с нарисованным на нем черным фломастером восклицательным знаком. Это были ценные указания от мамули: переодеться, причесаться, подкраситься, соорудить на лице