Поэзия и сверхпоэзия. О многообразии творческих миров. Михаил Эпштейн. Читать онлайн. Newlib. NEWLIB.NET

Автор: Михаил Эпштейн
Издательство: Азбука-Аттикус
Серия: Культурный код
Жанр произведения: Поэзия
Год издания: 2016
isbn: 978-5-389-12825-5
Скачать книгу
творчество Мандельштама, по собственному его выражению, есть «ученичество миров». Это типично раввинистический взгляд на мир, в котором все создано для учения, и поэт – самый прилежный и кропотливый из учеников: «И я теперь учу дневник / Царапин грифельного лета…» Вселенная оказывается родом ешибота, местом наибольшего усердия, погруженности в изучение закона. «И твой, бесконечность, учебник / Читаю один, без людей…»

      Цветаева вопрошает: «Чего нет в Пастернаке? <…> Вслушиваюсь – и: духа тяжести! Тяжесть для него только новый вид действенности: сбросить. Его скорее видишь сбрасывающим лавину – нежели где-нибудь в заваленной снегом землянке стерегущим ее смертный топот»[75].

      Но именно то главное, чего нет у Пастернака, – это и есть Мандельштам:

      Кому зима – арак и пунш голубоглазый,

      Кому – душистое с корицею вино,

      Кому – жестоких звезд соленые приказы

      В избушку дымную перенести дано.

(Кому зима – арак и пунш голубоглазый…)

      Или:

      В плетенку рогожи глядели колючие звезды,

      И били вразрядку копыта по клавишам мерзлым.

(Я буду метаться по табору улицы темной…)

      Или:

      Да, я лежу в земле, губами шевеля,

      Но то, что я скажу, запомнит каждый школьник…

(Да, я лежу в земле, губами шевеля…)

      Мандельштам – именно в «заваленной снегом землянке», именно «под смертным топотом», втаптывающим его в землю: под тяжестью закона, которым человек осужден и запечатан – и который он передает другим, как урок.

      Если Пастернак постигает мир в образах свободной игры, то Мандельштам – строгого закона и тяжкого учения. Поэтому и космос Мандельштама полон «недобрых тяжестей», застывших стихий. Мир у него не рассыпается на искры, а залегает твердым, слежавшимся пластом. Здесь преобладает земля и камень, любимая стихия поэта, потому что самая исполнительная, послушная закону, нерушимо блюдущая волю Создателя. И все у Мандельштама становится камнеобразным или землеобразным: «песок остывает согретый», «роза землею была», стихии сгущаются – «словно темную воду я пью помутившийся воздух», «тяжелый валит пар», «известковый слой в крови больного сына твердеет», осы сосут вместо капель нектара – «ось земную»…

      Это отяжеление стихий, переход их в иное состояние вещества, оплотнение, отемнение, перегрузка – едва ли не основной закон поэтики Мандельштама. Особенно примечательно, что воздух, самая легкая и подвижная из стихий, оказывается у Мандельштама статуарным, похож более на дерево или на башню, чем на воздух. «Воздуха прозрачный лес», «в прозрачном воздухе, как в цирке голубом» и т. д. Воздух не движется, не переходит в ветер или в бурю. Кажется, ни разу у Мандельштама не взыграла вьюга, метель, что так свойственно русской пейзажной образности.

      Кстати, если мы обратимся к образам зимы у Пастернака и у Мандельштама, то контраст станет особенно наглядным.


<p>75</p>

Цветаева М. Световой ливень // Цветаева М. Цит. изд. С. 357.