– Ну как, хорошо она танцует?
– Не очень.
И тут она рассмеялась. Наконец-то она оживилась, и смех был искренний, веселый.
– Прошу прощения, – сказала она по-английски. – Я была невнимательна. Я могу танцевать лучше, вот увидите.
Чарли вспыхнул.
– Я не знал, что вы говорите по-английски. Иначе я бы так не сказал.
– Но это же чистая правда. И вы сами так хорошо танцуете, вы заслуживаете искусной партнерши.
До сих пор они разговаривали по-французски. Чарли говорил не очень правильно, но бегло, и произношение у него было хорошее. Княжна же отлично владела французским, только с протяжной русской интонацией, что придавало ее речи чуждую французам монотонность. Ее английский был совсем недурен.
– Княжна получила образование в Англии, – сказал Саймон.
– Я жила там с двух лет до четырнадцати. С тех пор я редко говорила по-английски и забыла его.
– А где вы жили?
– В Лондоне. На Лэдброук-Гроув. На Шарлот-стрит. Где подешевле.
– Ну, я вас оставлю, молодежь, – сказал Саймон. – Увидимся завтра, Чарли.
– На мессу ты не пойдешь?
– Нет.
И, небрежно кивнув, он ушел.
– Вы давно знаете месье Саймона? – спросила княжна.
– Он самый давний мой друг.
– Он вам нравится?
– Конечно.
– Он совсем на вас не похож. Никогда бы не подумала, что он может вас привлечь.
– У него блестящий ум. И он был мне очень хорошим другом.
Она приоткрыла рот, готовая заговорить, но, видно, передумала и промолчала. Опять заиграла музыка.
– Потанцуете со мной еще раз? – спросила она. – Хочу показать вам, что умею танцевать, когда хочу.
Быть может, оттого, что ушел Саймон и она почувствовала себя свободнее, быть может, что-то было в поведении Чарли, его смущение, когда он понял, что она говорит по-английски, но она наконец-то его заметила, ее обращение с ним переменилось. Появилась в ней доброта, неожиданная и привлекательная. Они танцевали, и она разговаривала почти весело. Вернулась к своему детству, не без мрачноватого юмора описывала нищету, в которой жила вместе с родителями в дешевых лондонских меблирашках. И сейчас, приноравливаясь к Чарли, она танцевала хорошо. Они снова сели, и Чарли взглянул на часы; дело шло к полуночи. Чарли не знал, как быть. Дома он часто слышал разговоры о церковной музыке в Saint-Eustache, и нельзя же упустить случай послушать там мессу в канун Рождества. Волнение, связанное с приездом в Париж, разговор с Саймоном, новые ощущения, что пробудили в нем Serail и выпитое шампанское, – все это взбудоражило его, и ему отчаянно хотелось послушать музыку; это желание было ничуть не слабей, чем физическое желание, что вызывала в нем девушка, с которой он танцевал. Казалось,