И Фитцсиммонс заставил. «Я решил обмануть Сухаря, – объяснял он, – показать, что ему меня не провести». Однажды утром, тренируя однолеток на дистанции в два фарлонга, четверть мили, тренер разбил их на пары. Сухаря пустил в паре с Фаустом, самым резвым однолеткой в конюшне, будущим победителем призовых скачек. Фитцсиммонс велел наезднику найти палку, которую можно использовать вместо хлыста{91}. Это стало радикальным отступлением от обычных методов тренировок, применяемых Фитцсиммонсом. Он запрещал наездникам пользоваться хлыстом во время тренировок. Тренер считал, что у скаковых лошадей азарт в крови и их не нужно принуждать показывать, на что они способны. Еще когда Фитцсиммонс сам был жокеем, он слышал, как один жокей проклинал себя за то, что лупил хлыстом лошадь, которая в противном случае обязательно стала бы победителем. Но Сухаря просто невозможно было заставить показать свою резвость никаким другим способом. Поэтому, чтобы выяснить наверняка, не обманывает ли его коварное животное, Фитцсиммонс сделал исключение из собственного правила. Но, чтобы не поранить лошадь, тренер велел наезднику выбрать плоскую дощечку и просто шлепать ею по лошадиному боку. Он вспоминал позже, как давал наставления жокею: «Держись рядом с Фаустом, чем ближе, тем лучше. Просто понаблюдай, сколько раз придется его ударить за четверть мили». Фитцсиммонс ожидал, что Сухарь в лучшем случае какое-то время сможет продержаться рядом с Фаустом.
Но у этого Фауста не было ни единого шанса. Подгоняемый палкой, Сухарь снес стартовые ворота, покрыв четверть мили за рекордные 22 секунды. Это могло бы стать самым высоким показателем за четверть мили среди однолеток. Сегодня на треках соответственные показатели на две секунды быстрее, чем в 1930 году, но даже сегодня такая скорость на тренировках исключительна. Значит, птичка все же умела петь.
«Я понял, почему он не бегал», – говорил Фитцсиммонс. Дело было вовсе не в том, что он не мог. Дело в том, что он не хотел. Теперь тренер понимал, что столкнулся с поведенческой проблемой – такой же сводящей с ума, как кровожадность Морского Сухаря: патологическая лень. «Он был ленивым, – удивлялся Фитцсиммонс, – чертовски ленивым».
Жеребец доказал, что в его небольшом неказистом теле скрыта знаменитая резвость его отца. Но это открытие никак не повлияло на его нежелание работать в полную силу. Хотя Фитцсиммонс позже и отрицал это, он, очевидно, снял запрет на использование