Крылан с пронзительно громким птичьим клекотом метнулся ввысь.
Девушки тут же обернулись на звук. Мышь вдруг стремительно ринулась вниз, ее черные кожистые крылья зацепили волосы Майи, ударили Моран по голове, а мохнатая лапка с крючковатым когтем до крови оцарапала ухо эльфини. Моран сразу же выхватила меч и приготовилась отразить нападение существа. Но мышь улетела. Описав круг, она вернулась, но на этот раз она напала на Флер, обрушив на нее поток серебристых стрелок, тонких и острых, как иголки. Эльфиня, спасаясь от жалящего дождя, даже и не помышляла об обороне, она стремглав бросилась к зарослям кустов, чтобы укрыться под кроной низкорослой пальмы.
После бегства Флер обстрелу подверглась Моран. Несколько взмахов меча и – стрелки со звоном посыпались на траву. Но мышь не отставала от полуволчицы, она все кружила и кружила над ней, осыпая ее порциями шипов, впивающихся в тело. Казалось, Майя ее не интересовала, хотя та вовсю старалась отпугнуть летунью от Моран с криками «Кыш!», «Брысь отсюда!» она подпрыгивала и кидала в нее всем, что находила на обочине дороги: камнями, комьями земли, и даже вырванным кустиком. Майе хотелось найти какую-нибудь длинную палку, чтобы дотянуться до назойливой твари и прогнать ее. Уцепив извилистую корягу, выпиравшую из почвы, она попыталась вытянуть или выломать ее. В это время крылан, изловчившись, выпустил пучок своих стрел прямо в лицо Моран, та безотчетно заслонила глаза правой рукой, и тут же зверек цапнул ее зубами за пальцы, сжимавшие рукоять меча. Охнув, Моран выронила оружие, а мышь, на лету подхватив его, взлетела на безопасную высоту и скрылась.
6
Пеший путь был не близок, но Грейн преодолел его. Он с детства помнил этот скорбный путь – от границы гибнущего Гринтайла до Мэллора. Возможно ли, его забыть? Но тогда еще зло не успело так изуродовать окрестности его родины. Грейн даже не предполагал, что волшебный остров Гринтайл мог так чудовищно преобразиться.
Белеющий в сумраке дом стоял на окраине убитой деревушки. Черные провалы окон зияли, как глазницы черепа; покосившаяся дверь скрипуче болталась. Изнутри доносилась тоскливая песнь, похожая на вой, – так поет страдалец, погруженный в свое черное горе.
Грейн заглянул внутрь. В комнате, на обугленных останках мебели, привалившись друг к другу, сидели два электианских скелета – большой и маленький, – по всей вероятности, это были мать с ребенком. С покорностью судьбе они склонили черепа, и безнадежно свисали их руки. В «детской», – а это была она, судя по множеству обгоревших игрушек, – был еще один крошечный скелет, он сидел верхом на деревянной лошадке с колесиками. Четвертым был живой мужчина. Ему-то и принадлежал тот заунывный голос. Он бережно придерживал остов сына за спинку, и, напевая, гладил его по головке. Заметив присутствие Грейна, он прекратил пение и обернулся к нему. И юноша увидел в глазах электа такую бездну вселенской безысходности, что больше ни минуты