Бывало, Капитан накормит своего баклана, а затем подкурит трубку и давай вдыхать-выдыхать густой дым. Такой густой, что периодически исчезающий в нем Ронго то и дело кашлял, махая крыльями, и ругался на чем свет стоит. Да-да, грязно ругался цыганским матом: «Джя про джипт Дэвлес!» – пошли, мол, все к египетскому богу! И вы, цыганчата с рогатками – туда же! Если еще раз кто-то запустит камень в моих подопечных – Ронго вам организует десять казней Египетских, мало не покажется.
Это у русских япона-мать и японский бог, а у ромов – джипт-мама и джипт-, то есть египетский, бог: в прошлые века их считали выходцами из Египта.
Вот на этой-то дымно-трубочной почве Мамай и сошелся с предводителем морских gypsy, став первым «неегиптянином» Новой Фараоновки.
Я не переносил Капитана и Ронго, Шорх и слушать не хотел про барбут.
Капитанская дочь – совсем другое дело. Она была не против…
Мамай называл ее Моя Лошадка, иногда добавляя Морская… Дочка Капитана – дерзкая, своенравная, яркая и громкая, словом, настоящая цыганка – кочевала между домом Мамая на отшибе, у самого синего моря, и родительским домом в самом центре Новой Фараоновки. Звонкое намысто из монет на ее тонкой смуглой шее заранее предупреждало: я иду. Иду навстречу ветру, морскому бризу, бриз дует в лицо, играя гривой волос. Я иду танцующей походкой к тебе, Глебушка. Иду без обуви и без седла. Открывай ворота.
Слышу звон и знаю, где он.
Я не единожды наблюдал из окна его дома, как «Глебушка» Шорх, забыв про самоуважение и про меня, гостя, выбегал навстречу этой «босоножке» -пустозвонке… и терялся. Всякий раз Капитанская дочь, его Морская Лошадка, была другой…
Потом, когда она уходила, он мне жаловался, буквально плача от смешанных чувств в мою дружескую жилетку:
– Ты видел? Видел эту центральную монету на ее намысте? «Железные» 2 гривны с морским коньком? Редкая штучка. И рыбка уникальная – конек длиннорылый. HIPPOCAMPUS GUTTULATUS MICROSTEPHANUS, как написано на реверсе. Вот и она такая же.
– Длиннорылая?! Железная? на реверсе?..
– Всякая, Морик, всякая. Одним словом, хамелеон! Нет, по сравнению с ней хамелеоны курят бамбук в параллельной вселенной. Впрочем, зачем так далеко ходить? Наш черноморский конек, как у нее на монете, похлеще будет. Тебе не случалось видеть, как он изменяет…, – Мамай осекся, глядя куда-то в даль, и продолжил только, когда заметил, что его трубка погасла, – изменяет цвет тела – от серовато-бурого, красноватого до жёлтого, буро-зелёного? А эти глаза! Ты видел? Я тебе покажу: глаза у конька могут смотреть в разные стороны – как у хамелеона! Как у неё!
Ё! – шумно вздыхал он, чиркал спичкой, подкуривая янтарную трубку, янтарь в устах его дымился, его тело курило, а душа его в это время была далеко – там, где звенит своими монетами юная цыганка.
Цыганка. Простите меня, ромы, но писать «ромка» как-то даже клавиатура не поворачивается.
Ну, конечно, я