Неожиданно в голове мелькнуло предательское: «Что же тогда будет со мной? Коммунист молился еврейскому Богу! Сотрудник НКВД отдал табельное оружие немцу! Вооружил шпиона! И все это добровольно, без всякого принуждения». В груди стало тесно, на лбу выступили капельки пота.
Евгений Иосифович встал в полный рост и, опираясь одной рукой на костыль, другой придерживаясь за стенки, заковылял к дверям. Вышел из избы, прислонился к косяку. Постоял, отдышался. Сердце понемногу отпустило. Метрах в пяти от ног тихо плескалась вода. Лейтенанту показалось, что она стала ближе к крыльцу, чем пару часов назад, когда лодка причалила к берегу. Чтобы проверить, прибывает вода или нет, он, придерживаясь за стену дома, прошел к ручью, поднял валявшуюся под ногами щепку и воткнул ее в землю на границе воды и суши. Вернулся назад. Присел на ступеньку крыльца. Смеркалось. Он запрокинул голову к небу, на котором загорались голубые огоньки звезд – манящие и таинственные, какими видятся в детстве. Хаос чувств и мыслей постепенно утих, и душу вновь заполнили тишина, внутренняя удовлетворенность, тихая радость – все то, что переполняло ее там, среди вод над Борисоглебом, после молитвы. Упавший самолет, образ Николая Чудотворца в разрушенном храме, сломанная нога, шторм, неисправный пистолет, плавучий монастырь, звон колокола, женщины, поющие древний псалом на плоту среди вод, пробоина, полузатопленная деревня сицкарей, ждущая сына старушка – все-все в уходящем дне наполнилось глубоким смыслом. Как будто чья-то заботливая рука провела через лабиринт событий с одной лишь целью – чтобы ничто и никогда уже не могло лишить его радости и тишины. В какой-то момент лейтенант ощутил себя пребывающим вне времени и пространства. Весь окружающий мир не то чтобы исчез, но как бы отодвинулся на второй план, уступая место другому, истинному миру – чистому, светлому, исполненному любви и благодарности. Разве может случиться что-нибудь плохое с теми, кто пребывает в истинном мире? Исключено! И Курт, и Настя, и Серапион, и мусульманин Равиль, и он сам, лейтенант НКВД Евгений Байдер, и приютившая его в своей избе старушка – будут жить вечно и счастливо. Потому что внешний мир, в котором рождение, смерть и разделение – всего лишь периферия необъятного внутреннего мира, в котором нет ни иудеев, ни эллинов. На глазах выступили слезы – за что мне, недостойнейшему из недостойных, такая милость?
Успокоенный и умиротворенный, Евгений Иосифович отвел взгляд от звезд, опустил голову, встал, поднялся на крыльцо и прошел в дом. В избе было темно. Он пошарил рукой на приступке печи, нашел коробок со спичками. Открыл его, чиркнул спичку, прошел к столу. В левом углу стола стояла керосиновая лампа.