Но какое ужасное одиночество! Этот роскошный дом, эти громадные комнаты с мраморными полами, лепные потолки, увешанные картинами стены, двери, украшенные резьбой! И эти слуги – как знать, может быть, они только для того и наняты, чтобы шпионить за ней. И так день за днем, когда нечего делать, не к кому пойти и к себе некого позвать. Обитатели всех этих пышных особняков, красующихся по соседству, не изволят даже и замечать ни ее, ни Каупервуда, невзирая на все их богатство!
Около нее вертелось несколько поклонников, которых она еле-еле терпела, да изредка появлялся кто-нибудь из родственников, в том числе два ее брата, жившие в Филадельфии. Это были люди старинного склада, очень религиозные; оба они были хорошо обеспечены и занимали видное общественное положение; их жены и дети не одобряли поведение Эйлин, поэтому и братья редко навещали ее. Обычно они приезжали к обеду или к завтраку и даже, случалось, иной раз оставались переночевать, когда дела задерживали их в Нью-Йорке, но никогда никто из домашних не бывал с ними. А затем они снова исчезали надолго. Эйлин не обманывалась насчет их подлинного отношения к ней, да они и не старались его скрыть.
Никаких сколько-нибудь интересных знакомых у нее не было. Время от времени собиралась какая-нибудь шумная компания – актеры и с ними всякие светские прощелыги; они приходили главным образом, конечно, для того, чтобы покутить на ее счет, а ухаживать предпочитали за молоденькими девчонками. Да разве могла бы она после Каупервуда влюбиться в кого-нибудь из этих ничтожеств, этих жалких искателей приключений? Поддаться минутному влечению – да. После долгих унылых часов одиночества и мучительных мыслей, стоит ей выпить несколько бокалов вина, и она способна броситься в объятия кому угодно, лишь бы забыться, чувствуя себя желанной. Ах это одиночество! Старость! Пустая жизнь, из которой безвозвратно ушло все, что когда-то ее наполняло и красило!
Какая насмешка – этот великолепный дворец, со всеми этими картинными галереями, скульптурами, гобеленами. Каупервуд, ее муж, так редко заглядывает сюда теперь. Когда же он здесь, как он осторожен и холоден, хотя и разыгрывает перед слугами заботливого супруга. А они пресмыкаются перед ним, потому что ведь он здесь хозяин, он распоряжается всем и все подчиняются ему. Когда она, не выдержав, пыталась высказать ему свое негодование, взбунтоваться, он сразу становился таким предупредительным, вкрадчивым, так ласково гладил ее по руке и говорил: