– Товарищ, это дело надо прекратить.
Я сказал:
– Вы повторяете Щедринского бюрократа – закрыть Америку!
Я пытался применить в детском доме под Москвой методы Антона Семеновича, создать, прежде всего, ему памятник – нормальный морально устойчивый детский коллектив, способный выпускать в жизнь таких людей, как я. А мне говорят:
– Так, вы макаренковщину насаждаете, вы командирскую систему заводите, порочную систему заводите, ни за что в жизни!
Нам говорят: «Вы не должны повышать голоса на ребенка». Я повышал, и часто повышал голос и исправил этим многих. Нам обязательно нужно и повышать голос, чтобы не было никаких недоразумений. Могу показать на примере.
Мне сказали, что никаких ревизий не будет, принимайте 550 детей и спасайте разложившийся коллектив. На 32-м году советской власти я застал в Подмосковье детский дом, где дети лезут в землю. Нарыли вокруг катакомбы, сидят там, хрюкают и ни на что не реагируют. Волосы длинные, сидят на крышах, бьют воспитателей и бьют девочек. Когда я согласился взять этот дом, то думали, что я сумасшедший человек. Когда меня спросили, чем мне помочь, я сказал:
– Будьте любезны, месяц не приезжайте и не мешайте работать.
Потом приехали. Что такое? Чисто, мальчики в трусиках, девочки без челок, все говорят «здравствуйте», «извините, пожалуйста». Я этого достиг благодаря применению методов и форм страстной души A.C. Макаренко. Я применил и труд, и игры, и вместе с ними превратился в мальчика, как когда-то Антон Семёнович, и здорово поругали меня за то, что дети сами сажают картошку.
Мне разрешают под Москвой создать учреждение по типу и подобию Антона Семёновича. Если я буду вредить, гоните меня, если я создам, а я уже создал, нужно это обнародовать, чтобы оно было достоянием всей нашей когорты педагогов.
Что можно создать сюсюканьем? У меня был воспитанник – Шумаков, у него один глаз остался, другой он проиграл. Он одну молодую учительницу, прибывшую на практику, загнал ко мне в кабинет. Если бы я начал с ним говорить: «Коля, разве так можно?», он и ко мне бы применил палку.
Я поступил так, как должен был поступить всякий педагог, искренне переживающий всякое событие. Я вскочил и ударил кулаком:
– Кто ты?
Он первый раз стал делать ужимки. Жаль, что я не могу продемонстрировать Шумакова. Это экземпляр классического человека, причем он сейчас – директор садоводческой фермы.
Может быть, я все-таки, благодаря своей воле, своим личным качествам, и убедил бы воспитанника не делать плохо. Благодаря этому человек развил бы у себя достоинства – не нервничать, не повышать голоса, бесстрастность. И выпускаем его на завод. На заводе диверсант ломает станок, и продукт моего сюсюканья работает на следующем станке. Ему доступны высокие чувства патриотизма. Он должен сказать вредителю:
– Уважаемый диверсант, я вас прошу, не ломайте, не портите, не уничтожайте.
Пока он бы его