Тем не менее Раде дышалось легко, неловкости как не бывало. Словно птицу отпустил на волю.
Странно смотрелось то, как радостный Григор хлопочет возле «южного», собираясь на верную гибель. Глядя на него, Раде иной раз подавлял безрассудное желание поднять эскадрилью в воздух и проводить парня до дома… Он подозревал, что добровольцы найдутся. Но, увы, на тихоходных отечественных «рогожарских» за Данцевичем не угонишься. И с «цаплями» драться тяжко будет.
Те, кто оставался на мирной земле, не лезли к Григору с сочувствием – как ободрить человека, если его страна захвачена, а он – последний боевой летчик? Однако старались показать, что они – на его стороне. Пожимали руки, хлопали по плечам. Наперебой желали: «Пусть повезет!», «Счастливого пути!», «Удачи!». Наконец, каптенармус принес две бутылки ракии – желтой сливовицы и белой виноградной, – а на закуску сыр, инжир и копченый пршут из откормленной фруктами свинки.
Стыдно как-то перед чужаком – никому из пилотов и техников Дивулье воевать не доводилось, а у этого парня уже была своя настоящая война – вон она, в бинокль видна, совсем рядом. Хотя он улыбался, благодарил за подарки, но чувствовалось – на уме у него тот остров за проливом, где он схватился с итальянцами и потерял друга.
Всего семь-восемь минут лета отделяло тишь югославской базы от смерти.
Небо на западе мало-помалу очистилось от самолетов. Судя по всему, экспедиционный корпус подавил сопротивление. Морпехи захватили порты и плацдармы для десанта, теперь с транспортов выгружались пехотинцы, берсальеры и бронемашины. Большинство пилотов возвращалось на базы в Италии, а редкие гидропланы, оставленные здесь для патрульной службы, слетались к удобным бухтам – отдохнуть, отметить успех блицкрига. Бессильная Лига наций в Женеве готовилась осудить агрессию, а из Рима вовсю телеграфировали о своих давних правах на Морею: «Королевство Италия, как законный преемник Венецианской республики, вернуло себе острова!»
Все было решено, и никто не принимал во внимание, что Григор Данцевич в захолустной Дивулье вот-вот займет место в своем поплавковом биплане.
– Если уцелеете, – сказал Раде ему на прощание, – имейте в виду – мы вас примем. Где вы побывали, где что взяли – пусть догадаются, если сумеют.
– Этикетки на бутылках, – напомнил Григор. – Ракию ни с чем не спутаешь. И пршут…
– Скажете, что это пармская ветчина.
Они рассмеялись, обменявшись рукопожатием, после чего мореец натянул перчатки и добавил:
– Готовьтесь. С вами будет то же самое. Я имею представление о вашей морской авиации.
Раде хотел было обидеться, но подумал: «В общем-то, он прав». Да и грех обижаться на смертника. Когда подсудимым дают последнее слово, надо его стерпеть.
Заклокотал мотор. «Южный» отрулил от причала, заскользил к устью бухты. Не прошел он и тридцати метров, как двигатель взревел, из-под поплавков вздулись буруны, и гидроплан пошел на разгон.
– Полоумный! –