– Насовсем, дядя Касьян.
Игнат высвободился из медвежьей хватки Касьяна, заморгал слезящимися глазами. Сивушный дух, исходящий от мужчины, валил с ног.
– Неужто совершеннолетний стал? – спросил тот. – Сколько же годков прошло?
– Лет пять, – с улыбкой ответил Игнат. – А вы как поживаете? Все ли в Солони по-прежнему?
– Поживаем мы известно как: ни шатко ни валко, – Касьян махнул рукой в драной рукавице. – Сегодня работа есть, завтра нету. Урожая родится мало, да и зверья в лесах поубавилось. А все после той беды…
Касьян понизил голос и пугливо огляделся по сторонам, словно опасаясь, что его могут подслушать непрошеные свидетели. Но никого рядом не было. Поезд давно покатил дальше, болезненно чихая и выбрасывая в воздух столбы едкого дыма. Платформа была тиха и безлюдна. И ноющее чувство беспокойства снова зашевелилось где-то глубоко в Игнатовой утробе.
– Где ж ты жить будешь? – переменяя тему, заговорил Касьян. – В бабкином доме, что ль?
– В нем, – подтвердил Игнат. – Цел ли?
– Цел, что ему будет. Как бабка Стеша померла, так и пустует, а посторонние к нам не суются. Вымирает деревня-то.
Они снова помолчали. Касьян вздохнул, обдав Игната запахом перегара.
– Да что лясы точить. Поехали, сам посмотришь. Колымага вон моя! – Касьян махнул в сторону стоянки, где стоял побитый, подлатанный, но все еще на ходу, внедорожник. – Думал, куниц или белок настрелять в бывших егерских угодьях. Эх, жизнь…
Он не договорил, покачал косматой головой. Игнат понял, что хотел сказать Касьян: там, где проходит навь, – жизнь умирает.
Несмотря на работающую печку, в кабине было довольно холодно. Игнат поднял ворот парки и глубже надвинул на уши беличью шапку, чтобы не замерзнуть. Пар вырывался изо рта белыми облачками, оседал на стеклах и замерзал на них, образовывая сплетение морозных узоров. Касьян время от времени протирал лобовое стекло, матерился, пересыпал мат прибаутками и байками из деревенской жизни. Игнат узнал, что старый Михей поссорился со своей женой и выгнал ее из дома. Что семнадцатилетний Фимка обрюхатил девчонку в соседнем селе Малые Топи, за что его приходили бить малотопинские мужики. Что работа есть только на лесозаготовках или в карьерах, где добывают уголь и молибден. Все это Игнат слушал, иногда дыша на заиндевевшее стекло и протирая в нем круглые оконца. В них он мог видеть, как по бокам узкоколейки мелькают красноватые стволы сосен, будто облитые кровью, но старательно гнал из головы дурные мысли.
Скоро показались дома – бревенчатые срубы, кажущиеся черными на фоне серого полотна неба. Из печных труб валили дымные клубы, доносилось приглушенное мычание коров.
– Узнаешь родные места? – с ухмылкой спросил Касьян.
Игнат кивнул, хотя деревня показалась ему чужой. То ли за прошедшие годы он успел позабыть облик покинутой Солони, то ли деревня одряхлела, съежилась, и полуразваленные дома, как согбенные годами старухи, вкривь да вкось горбато жались у обочин.
«После