Сердце Тобольцева дрогнуло. Влажными глазами он глядел на пыльный чемодан.
– Нянечка! – позвал он. – Подите сюда!
И голос его дрожал.
Нянюшка, как молоденькая, кинулась на зов.
Кабинет был рядом с передней. Их разделяла дверь. Чернов, как уж, сполз с тахты, прокрался к двери и опять прильнул к ней ухом. Те двое долго и радостно шептались и смеялись. «Точно заговорщики», – решил Чернов.
– Так завтра, говоришь? Какое счастье!..
– Просила его обождать, тебя дождаться… «Не могу, грит. Дела много, грит», – шептала нянюшка.
Раздались шаги Тобольцева. Чернов опять полулежал на тахте, раздумывая, какую выгоду ему извлечь из этой тайны, частью которой он уже владел.
Пробило восемь. Тобольцев встрепенулся. Горячая волна залила его сердце Ему стало больно дышать… «Придет… Сейчас… Мимо же, мимо все, что не она… не это сумасшедшее счастье!»
Квартира приняла приличный вид. Пятном в ней выделялся только Чернов, по-прежнему демонстративно восседавший на тахте. С виноватой улыбкой подошел к нему Тобольцев.
– Ты меня извини, пожалуйста. Я жду гостей… У меня нынче ночевать нельзя…
– Женщину ждешь?! – нахально воскликнул Чернов. «Катьку?» – крикнуло в его душе, и он чуть не рассмеялся в лицо приятелю. Брови Тобольцева дрогнули.
– У меня ночевать нельзя, – уже сурово повторил он.
– Эт-то мило! Так где ж мне прикажешь ночевать? Этакое свинство! Выгонять человека на улицу… Эт-то называется др-ружбой!
– Пожалуйста, не сердись!.. Вот десять рублей! Устройся где-нибудь в гостинице…
Чернов сунул деньги в карман и пошел одеваться.
Уже в передней, через целых томительных полчаса, пока Тобольцев бегал, хватая себя за волосы и глядя на часы, – Чернов в пальто и цилиндре, помаргивая выпуклыми черными глазами, сказал фамильярным тоном:
– Послушай, Андрюшка!.. Разреши мне остаться хоть на кухне. Ей-Богу же, я вам не помешаю… Не всю же ночь, черт возьми… вы будете нежничать…
– Уйдешь ты или нет?! – бешено крикнул Тобольцев.
Ноги Чернова дрыгнули. Он не бежал, а скатился с лестницы.
– Скотина! – крикнул он внизу. Дверь была уже заперта.
Он пошел было по переулку, но передумал. Засецкая или Катька? Шансы равны… Если Засецкая… Черт возьми! Скверная это будет штука… А если «Ка-бани-ха»?..
Он рассмеялся жидким смехом и побрел, надев цилиндр набекрень, заглядывая, по привычке, в лицо всем женщинам.
Ждать ему пришлось недолго. В переулке проползли сани. В них сидела женщина, закутанная, но без вуальки. Даже издали, по сутулым плечам, Чернов признал Катерину Федоровну. «И даже лица не закрыла… Вот святая простота!..»
Одну секунду его подмывало желание подскочить и раскланяться. Но он вспомнил бешеное лицо Тобольцева. Это могло ему дорого стоить. Ведь всё это пахло не простой интрижкой, а настоящим увлечением…
Катерина Федоровна вышла