Если бы вы знали, как я, десятилетняя, неустанно и настойчиво дирижировала оркестром под управлением фон Караяна! У нас дома было много толстых черных пластинок с классическими произведениями в исполнении оркестра под его руководством. А еще и под управлением Рождественского Геннадия или, чаще всего, Мравинского. Хотя изображала я всегда Стоковского. Моя мама, насмотревшись в детстве трофейных фильмов, подробно описывала его и, закатывая глаза, добавляла мечтательно, что Стоковский – «эт-то что-т-то!».
Я ставила пластинку, сажала перед собой, чуть слева от себя, плюшевого медведя Юрочку – сейчас поймете почему. Из «Ригонды» – нашего старого проверенного проигрывателя, моего товарища, особенно обожаемого в те дни, когда мои глаза были закапаны атропином, и зрачки расширены, и читать нельзя было, – словом, во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, в дни жесточайших ангин и гриппов, – раздавалось сначала шипение, а потом уже шуршали программками, покашливали (мои! – будто бы) слушатели (ведь запись велась чаще всего из зала)… И тогда стремительно, через всю комнату, с торжественной и насупленной рожей я подлетала к зеркалу и рассеянно пожимала медведю лапу. Поняли? Поняли? Нет?.. В общем, медведь Юрочка был у меня первой скрипкой. Маминой складной учительской указкой (была у нее такая ручка-указка) я гневно стучала по специальной подставке для цветов (типа пульт). Ох же я была дирижер-диктатор! Ох же я была дирижер-деспот! Потом плавно руками давала невидимому оркестру ауфтакт и… Боже мой, как выразительны были мои жесты, какая четкость и определенность была в моих движениях! Как я держала все партии на кончиках моих пальцев и как собирала звуки горстями!..
Коварная бабушка, подглядев однажды за моими занятиями, сообщила деду скептически: «то ли плавать учится, то ли комаров гоняет. Корецкой надо показать однозначно». Корецкая была детский доктор, бабушкина подруга.
А когда дирижировала Вероника Дударова, все домашние мне кричали, мол, иди быстрей, твоя в телевизоре.
Я мечтала побыстрей постареть и просто видела, как в свой семидесятипятилетний юбилей я выхожу к пульту – сухая, подтянутая, с седой копной непослушных волос, как у Бетховена, во фрачной мужской паре, вдохновенная, вне времени. Ну и дальше – тук-тук-тук палочкой, потом всех музыкантов охватить взглядом, ауф-ф-ф-ф-фтакт… И-и-и-и-и…
Ну я еще не решила, что именно мы будем играть первым номером. Еще есть время. Да.
Теперь читатель понимает, как серьезно я отношусь к симфонической музыке. Хотя дирижеры (чуть не написала беспардонно: «Мы, дирижеры»)