Невероятная история Вилима Мошкина. Алла Дымовская

за стеной и справился с ней, выиграл сражение. Значит, может, значит, молодец! И как тонко он обвел вокруг пальца то неведомое, что настойчиво и безжалостно не позволяло ему, презрев черное могущество, бежать прочь. «Гореть в аду! Ха-ха!» – Вилка улыбнулся наяву, чем жестоко пресек Столетовские излияния. Петр Андреевич на полуслове так и замер с открытым ртом, как изумленный соляной столб. Ну что ж, если ад и в самом деле существует, физика Столетова на закате его бытия встретят там с распростертыми объятиями. Если же ада нет, что скорее всего, то Вилкино пожелание не более, чем пустое сотрясание воздуха. И сознание победы вдруг подтолкнуло Вилку на неожиданное действие. Он весело отбросил в сторону деревянное орудие труда, подмигнул вконец обалдевшему Петру Андреевичу, и зашагал прочь, по направлению к школьному корпусу.

      В «столовке» он довольно быстро разыскал Анечку, старательно драившую с порошком подоконник, деловито и непререкаемо оттащил ее в дальний угол и спросил:

      – Правда, что у тебя вечером свидание со Столетовым?

      И тут же получил мокрой, божественно пахнувшей «Лотосом» тряпкой по физиономии. И счастливо рассмеялся. Анечка, еще пару секунд постояв в образе рассерженной львицы, расхохоталась вслед за Вилкой.

      – Ну, за что же ты такой малоумный? Глупый, отмороженный Иван-дурак. У тебя уже уши отвисают от лапши, не замечал? – сквозь смех выкрикивала Анечка, отводя душу.

      – И в кино ты с ним тоже не ходила? И в театр? – подзадоривая и просто на всякий случай, хитро спросил Вилка.

      – Представь себе, даже в цирк не ходила. Вот безобразие! – Анечка захохотала так, что остальные девчонки в столовой, побросав работу, уставились на нее и на Вилку.

      А глупышка Торышева, откинув в сторону стул, который только что терла тряпкой, подбежала с криком:

      – И мне! Мне тоже расскажите смешное! Новый анекдот, да?

      Вилка не стал ее разубеждать, и немедленно выдал анекдот, достаточно взрослый и двусмысленный, про пьяницу и постового милиционера. Торышева, удовлетворенная и повеселевшая, вернулась к своему стулу. А Вилка, уверенный, как никогда прежде, взял Аню за влажную и холодную от уборки руку.

      – Больше не смей от меня бегать! Никогда! – властно, будто шах в гареме, произнес Вилка. – А со Столетовым я разобрался сам. Надо будет, еще раз разберусь. И не только с ним. Может, я и дурак, но ни в коем случае не слабак. Запомни.

      Вилка сказал и сам собой загордился. Это уж точно была лучшая речь в его жизни. Анечка тоже его поняла, ничего не ответила, только опустила глаза, а руку, между прочим, не отдернула, оставила зажатой в Вилкиной пылающей ладони. Впрочем, может, у нее просто замерзли пальцы от холодной воды. Но Вилка не прочь был выступить и в роли обогревательного устройства. Из «столовки» он вышел, пошатываясь от головной боли и от счастья, и у входа наткнулся на Матвеева.

      – Ты чего здесь? – спросил он у Зули.

      – Это опять было? – вопросом на вопрос о