– Я бы обязательно заявил в полицию, – сказал я.
– Чтобы меня там высмеяли? Да ни за что на свете.
– Тогда разреши мне.
– Нет! Я тебе запрещаю. Не желаю поднимать шум из-за такого вздора.
Спорить с ним не имело смысла, он был крайне упрям. Однако сердце у меня преисполнилось дурных предчувствий.
На третий день после получения письма мой отец отправился навестить старого друга, майора Фрибоди, коменданта одного из фортов на Портсдаунском холме. Я обрадовался, так как мне казалось, что вне дома он находится в большей безопасности. Однако я ошибался. На второй день его отсутствия я получил телеграмму от майора с просьбой немедленно приехать. Мой отец упал в глубокую меловую яму – местность там ими изобилует – и лежит без чувств с проломленным черепом. Я поспешил к нему, но он скончался, так и не придя в сознание. Видимо, он возвращался из Фейрхема в сумерках, и, поскольку окрестности были ему незнакомы, а яма не огорожена, присяжные без колебания вынесли вердикт «смерть в результате несчастного случая». Как ни тщательно исследовал я каждый факт, связанный с его смертью, я не сумел обнаружить ничего, что могло бы указать на убийство. Ни признаков насилия, ни следов подошв, ни ограбления, ни упоминаний о неизвестных людях, которых видели бы на дороге. И все же мне незачем говорить вам, как твердо я был уверен, что он стал жертвой чьих-то гнусных замыслов.
Вот при таких зловещих обстоятельствах я вступил во владение своим наследством. Вы спросите, почему я не продал поместья? Отвечу: поскольку я не сомневался, что наши беды были связаны с чем-то в жизни моего дяди и что опасность будет равно угрожать мне, в каком бы доме я ни поселился.
Мой бедный отец встретил свою кончину в январе восемьдесят пятого года. И с той поры миновало два года и девять месяцев. Все это время я благополучно жил в Хоршеме и начинал надеяться, что проклятие, тяготевшее над нашим родом, не коснулось его последнего поколения. Однако я утешал себя слишком рано, и вчера утром удар был нанесен в той же самой форме, в какой он сразил моего отца.
Молодой человек вынул из кармана жилета смятый конверт и, повернувшись к столику, вытряс на него пять сухих апельсиновых зернышек.
– Они были в конверте, – продолжал он. – Лондонский штемпель восточного района. Внутри те же самые слова, из каких состояло последнее требование, присланное моему отцу: «К.К.К.», а затем «положи бумаги на солнечные часы».
– И что вы сделали? – спросил Холмс.
– Ничего.
– Ничего?
– Правду сказать, – он уткнул лицо в ладони худых бледных рук, – меня охватило чувство беспомощности. Будто бедного кролика, когда к нему подползает змея. Будто я оказался в ловушке непреодолимого, неумолимого зла, от которого не спасут ни предусмотрительность, ни любые предосторожности.
– Ну-ну! – воскликнул Шерлок Холмс. – Вы должны действовать, мой милый, или вы погибнете. Спасти вас могут только энергичные действия. Сейчас