Сценка, нарисованная приятелем, была забавной, но я отмахнулась от ехидничающего Генки, глядя на извержение подношений с нарастающей тревогой. Если поначалу бабушка, туго спеленутая овчинным пледом, еще пыталась выпростать из-под него руки и дотянуться до подарков, то на этапе возложения на нее декоративного цветущего растения в тяжелом керамическом горшке юбилярша окончательно прекратила шевелиться. Близкие родственники бабули, очевидно, растерявшись, затаились где-то в толпе и ни во что не вмешивались. Соседи-станичники, большой толпой пришедшие поглазеть на торжество, поначалу скромно помалкивали и с треском лузгали семечки, но потом начали выразительно показывать на растущий курган подарков пальцами, и по рядам гостей пошел тревожный шепоток.
– Замуровали бабку, данайцы! – озвучивая общее беспокойство, бесцеремонно выкрикнул все тот же Генка. – А ну, живо стащите с нее этого вашего Васнецова! Он же ее раздавит!
– Васнецов, слезьте с бабушки! – не разобравшись, о чем речь, нервно гаркнула толстая тетка, исполняющая роль церемониймейстера.
Станичники загоготали, и из рядов посыпались соленые шуточки про старуху, на которую тоже бывает проруха.
Толстая тетка покраснела, с запозданием сообразив, что Генка имел в виду не какого-то конкретного гражданина Васнецова, покушающегося на девичью честь бабушки, а увесистое живописное полотно, и самолично сдернула картину с упакованных в плед коленок Капитолины Митрофановны. Резная деревянная рама углом бухнулась аккурат на тонкий кожаный штиблет очередного сановитого дарителя, и тот от неожиданности и боли прямо посреди поздравительной речи взвизгнул и проорал непечатное слово, да так громко, что встрепенулась даже поникшая было бабулька.
Толпа развеселилась еще пуще.
– Слышь, Митрофановна! Вот ужо и мать твою помянули! Кстати пришлось! – дыша вчерашним перегаром, весело завопил разбитной мужик с гармошкой. – Как положено, за родителей! Ну, где тут угощеньице, где молочко от бешеной коровки? Наливай народу, не томи!
Гости загудели, как пчелиный рой, и дружно двинулись к столам, накрытым в садочке под фруктовыми деревьями. Праздничное угощение, очевидно, предоставил очередной спонсор, какой-нибудь супермаркет или оптовый продовольственный рынок, потому как традиционную кубанскую кухню на столе представляла только десятилитровая стеклянная бутыль с дымчато-голубым, как глаза юбилярши, самогоном. Гигантскую емкость плотным кольцом окружали двухлитровые пластиковые бутылки с газировкой. В качестве закуски народу предлагались тоненько нарезанные колбасы, просвечивающие кусочки рыбы на картонных подносиках, сыр, сухарики, соленое печенье и разнообразные чипсы в высоких банках с изображением усатого мужика, весьма отдаленно смахивающего на кубанского станичника.
– Тьфу ты,