Севастьянов поглядел на него и подумал, что, если бы жена Никандрова сбежала к какому-нибудь министру, он не так сильно переживал бы нанесенную ему обиду. Но тут Степану Александровичу стало стыдно своих мыслей, и он отвел глаза.
– И давно несчастье с вами случилось? – спросил доктор.
Степан Александрович кивнул.
– Давно… да. Четыре года и восемь месяцев… даже чуть больше.
– По нашим законам пятилетняя безвестная отлучка дает право на развод[17], – вздохнул Владислав Иванович.
– Да, тетушка мне уже говорила, – поморщился Севастьянов.
Но доктор, как оказалось, имел в виду вовсе не его ситуацию.
– Не знаю, хватит ли у меня сил столько ждать, – проговорил Никандров, глядя куда-то в угол потухшим взором. – Моя жена так меня скомпрометировала… Но самое ужасное, что я ее до сих пор люблю. Если бы она вернулась… я бы, наверное, все ей простил. Вы понимаете меня?
Степан ничего не сказал, только крепко сжал губы и кивнул. Доктор оглянулся на Федота Федотыча, который за своей перегородкой весь обратился в слух, поморщился и поднялся с места.
– Однако мне пора. Простите, если я был сегодня… чересчур говорлив… Просто иногда на меня накатывает. Передавайте вашей тетушке мое почтение.
Мужчины обменялись крепким рукопожатием, и Никандров ушел. Выходя из здания почты, он несколько раз кашлянул, и Севастьянов подумал, что, хоть доктор и уверяет, что не болен, ему явно стоит поберечь себя. Да и цвет лица у Владислава Ивановича неважный.
Попрощавшись с Севастьяновым, доктор пошел обратно в «Бель Вю», где снимал отдельный номер, но внезапно из-за угла вылетел вихрь, который едва не сбил его с ног. Сам вихрь был белого цвета и передвигался на четырех копытах, а на спине у него восседала всадница в лиловой амазонке.
– Доктор! – сердито вырвалось у дамы в амазонке. – Я же могла ушибить вас!
На почте Федот Федотыч вытянул шею еще сильнее и с любопытством уставился за окно.
– Что творится, что творится! – произнес почтмейстер сокрушенно, качая головой. – Видели, как хозяйка Синей долины чуть бедного доктора насмерть не зашибла?
Степан Александрович обернулся и тоже поглядел за окно.
– По-моему, с доктором ничего не случилось, – отозвался он, пожимая плечами.
Вихрь меж тем продолжил свое движение и остановился возле почтамта. Хлопнула дверь, взвизгнул колокольчик, разинул рот почтенный Федот Федотыч. Через мгновение дама в лиловой амазонке уже стояла возле прилавка и, положив на него хлыст, стаскивала перчатки, подобранные строго в тон одежде.
– Мне надо отправить телеграмму, – сказала Амалия. – В Петербург.
Почтмейстер все же нашел в себе силы, чтобы закрыть рот, но тотчас же открыл его снова – правда, для того лишь, чтобы объявить, что он сочтет для себя честью принять телеграмму от столь замечательной дамы. Амалия взяла бланк