Рябой конвоир, беспрестанно сплевывающий себе под ноги, с силой толкнул Билли в спину. Пленник покачнулся и едва не упал. Конвоир весело улыбнулся, обнажив испорченные зубы.
– Перебирай ногами, outlaw! – сказал он.
Вне себя от ярости, Билли рванулся к обидчику, но тотчас же получил прикладом «винчестера» в живот от другого охранника и сложился надвое от боли. Амалия вспыхнула и отвернулась: она ненавидела, когда при ней унижали людей, особенно если те находились в таком положении, что не могли постоять за себя. Ричардсон тронул ее за локоть.
– Нам сюда, Эмили.
Проводник помог им подняться в уютный вагон первого класса. Но от рябого конвоира не укрылось внимание пленника к красивой пассажирке.
– А Билли-то вон на ту дамочку глаз положил! Губа не дура, а? – Он с издевкой обратился к Билли: – Был бы ты честный человек, глядишь, мог бы с ней парой слов перекинуться, а так тебе ничего не светит, поверь мне!
Билли не ответил. Рябой подмигнул товарищам и загоготал, но шериф сурово поглядел на него, и все вместе – и конвой, и пленник – направились к предназначенному для них «спецвагону», которым оказался обыкновенный вагон для перевозки скота, прицепленный в самом конце состава.
3
– Что такое outlaw[18]? – шепотом спросила Амалия у Ричардсона, когда они с комфортом устроились в своем купе.
– Это человек, по которому веревка плачет, – назидательно изрекла их попутчица.
Это была маленькая, энергичная леди лет пятидесяти или пятидесяти пяти, из числа тех, что словно ставят себе целью быть непривлекательными. На носу у нее сидело пенсне, а о ее темном платье Амалия, весьма придирчиво следящая за модой, могла бы сообщить, что такой фасон вышел из обихода полвека тому назад. Впрочем, надо сказать, что любая мода была бессильна украсить миссис Бишоп.
Имя попутчицы присутствующие узнали через минуту после того, как состав тронулся, а еще пяти минут хватило, чтобы полностью узнать ее характер. Миссис Бишоп была сварливой, склочной, ненавидящей своих ближних особой. И, делая им гадости, крупные и мелкие в меру своих возможностей, она парадоксальным образом не уставала утешать себя мыслью, что служит к