Ф. Закваскин
1890 – 1959
Старый Закваскин что же, готовится к посещению предков?..
Вспыхивал Флавск вдали. Ближе меркло Тенявино. Дальше, к Квасовке, мрак густел. И мы двинулись. Сын, везом на салазках вдоль поймы Лохны, молча взирал – вниз с яра, и в темень неба, и на томительность мёртвых изб. Я влёк его, мучаясь из-за гнутых полозьев, но не сдавался, чтобы не сбить ход мысленных в сыне таинств.
Я повторялся. Так моего отца в этих, может, салазках схожею ночью где-то поблизости вёз мой дед, как знать. Так меня далеко на Востоке, в канувшем детстве, вёз мой отец. Так я в храме марта под скрип полозьев, век спустя, отдаю существу вблизи мою нежность. Этого мало: не оставляя иных богатств, ни духовных, ни денежных, прокатить своё чадо зимнею ночью в древних салазках? Я ему ничего не дам, кроме тягостной жизни – и красоты и любви этой ночи нашей с ним родины…
За безлюдным Тенявино мы спустились в лог… а оттуда вверх к Квасовке. Первый – грязный двор Заговеева с фонарём. Плюс фонарь у Закваскина. А потом за деревьями – мой дом, без фонаря (разбит). В отдалении, на другом берегу за поймой – ферма Магнатика с фонарями синего цвета… Сняв картуз, я застыл на миг, слыша всплески вод, крики сов и потрескиванья стволов… Вдруг капнуло в лоб с берёзы, что у дороги.
– Завтра капель! – воскликнул я.
– И ручьи?
– Да, конечно.
– К речке, пап, спустимся? Поохотимся там, как раньше? И… надо крепость снежную строить!
V
Ночь моя – бдение. Я следил, как смещалась луна и как яблоня за окном влекла тень в снегах… Скреблась мышь, привлечённая печкой, тёплою в подполе… Вновь просыпалось с потолка: не стрелка ли?.. Завтра месяц-апрель, короче… Я жаждал утра, связанного с надеждами, и во мне всплывал стих, что-де «воды весной шумят». Но ни в новый день, ни когда мы уехали, неги не было, как и «вод весной»; в ночь мороз, днём плюс пять; снег лежал; к солнцу жизнь пробуждалась стылой; завязи, мошки – весь их начальный ход был убит в тот год… В русском климате нет границ, что и делает русскость. Но вдруг обратное: русскость правит природой? Шварц писал, что глобальная жизнь в силе внутренней волей строить порядок. Может быть, нет коллапсов в общей природе, но – человек извратил мир?.. Я был в бессоннице, что искала корм мыслям, точно не плоть моя, а они, мысли, страждали и нуждались в лекарствах… Я разлепил глаза. В окнах свет; стёкла чистые – признак схожести Цельсия вне избы и внутри. Надо печь топить. Сын, невидимый за печным щитком, шмыгал. Нам уезжать вот-вот, я же с ним хорошенько не был. И, услыхав зевок, я сказал ему:
– Спишь? Ручьи текут.
Он вмиг выбежал. Я вернул его, каясь:
– Нынче апрель, прости. В этот день привирают.
Он, одеваясь, вдруг произнёс: – Пап, стрелка из пыли вроде опять там, хоть ты и вымел.
– С первым