Мы со «Стариком Яковом» рано поутру, подперев спинами стену, ожидали, пока встреченные сегодня новые пассии принесут нам от раздаточного окошка по стакану портвейнового «аперитива» перед походом в «Пельменную» на завтрак. Одинаково утомлённые, с заросшими чёрной щетиной лицами «средиземноморского типа», в почти свежих джинсовых рубахах – мы смотрелись если не близнецами, то уж братьями наверняка. К нам внезапно подскочил незнакомый «пионер» и, протянув Яшке аккуратно сложенный бланк, с телячьим восторгом гордо оповестил: «Я только что из камеры. Вот – первый зачёт получил!». Яков, насколько это было возможно, приоткрыл заплывшие глаза и громко зачитал: «Приговор!». Направившийся было к раздаче, мальчуган с тревогой во взоре обернулся. Яша продолжил: «За позорящее звание Советского человека поведение, выразившееся в хулиганских действиях на центральной площади Гурзуфа, отягощённых нетрезвым состоянием обвиняемого, гражданин Сурков приговаривается к штрафу в 100 рублей и пятнадцати суткам общественно-полезного труда!». «Пионер» побледнел, и его заколотило. Окружающие с сожалением смотрели на виновника «торжества». Мой вопрос «Ты читал бумагу, прежде чем за неё расписываться?» поверг мальчугана в ужас. Объятый похмельными страхами, он уже видел себя в кандалах, ведомым под конвоем на каторжные работы. «В Ялту тебя завтра отправят – общественные туалеты на променаде чистить! Это у них обязаловка. Не надо было ничего подписывать! В отказ идти!», – подытожил «Старик Яков» назидательным тоном бывалого арестанта.
Именно в этот момент в «Чайник» зарулил ярко-рыжий москвич Володя «Апельсин». «За это ли, Старик Яков, ты боролся и страдал и, когда надо, не содрогаясь, шёл на эшафот?!», – звучно произнёс он, подходя к нам, сакраментальную тираду из Гайдаровской «Судьбы барабанщика», наградившую Яшку прозвищем. Выхватив из руки приятеля официальный бланк и мельком глянув в него, Володя проурчал: «Всего пятёрку? Несолидно для ветерана!» и направился к заветному окошку с разливом.
К «пионеру» медленно возвратился нормальный цвет лица, он разрывался между чувством радостного облегчения и желанием отыграться. В голос ржали все посетители заведения, дремавший в углу