Охрана заслонила собой Сэма Нуйому и президента душ Сантуша, оттесняла их в темноту. Визжала, клубилась толпа, теснимая автоматчиками, которые прыгнули из-за балюстрады на веранду, гнали гостей, опрокидывали столы и посуду, стреляли очередями в воздух. Веранда пустела, усыпанная битым стеклом, упавшими боа, остатками еды и питья. Одиноко блестел брошенный саксофон. Белосельцев смотрел на убитого бармена, по-собачьи оскалившего мелкие зубы. Из расколотой головы вытекала липкая жижа. Огромный охранник уставил ему в висок длинноствольный пистолет, дико озирался, вращал белками, и казалось, что он подымет оружие, разрядит его в Белосельцева.
Глава пятая
Наутро они с Маквилленом улетали из Луанды на юг, на границу с Намибией, где в долине реки Кунене шли бои, горели национальные парки, стада слонов, спасаясь от пожаров, забредали в мелкую реку, оглашали дымные леса тоскливым трубным ревом. Советский транспорт с экипажем военных летчиков перевозил ангольских солдат на пополнение воюющих бригад, моторы к грузовикам, ящики с оборудованием для полевых лазаретов. Маквиллен выглядел уставшим и постаревшим. Сидел у иллюминатора, закрыв глаза, и в свете белесого солнца становились видны мелкие морщины у глаз, иссохшая кожа у рта, заострившийся нос. На его походной куртке оттопыривались карманы, у ног стоял дорожный баул, сверху лежала папка с медной застежкой, в которой он вез в Лубанго деловые документы.
Белосельцев среди полосатых теней, под мерный рокот винтов, вспоминал вчерашние зрелища. Огненная пирога на черной лагуне. Фейерверк, похожий на клумбу с лучистыми хризантемами. Танец с Марией и нитку лунного жемчуга. Тележку с розовым лобстером. Лежащий на белой салфетке пистолет. Пышное пламя выстрела с черным отверстием. И упавший бармен с пузырями из разбитого черепа.
Он старался вспомнить, как Маквиллен был включен в эти зрелища. С какими словами обращался к бармену. По какому поводу называл его «Карлош». Был ли он связан с покушением на Сэма Нуйому. Если был, то каким неосторожным жестом, неточным, необдуманным словом выдал свою связь с барменом. Не было жеста и слова. Оставалась уверенность, основанная на инстинкте, на зверином чувстве, на знании, которое добывало для Белосельцева чуткое, живущее в нем животное, подозревающее, предвидящее, предвкушающее. Оно извещало Белосельцева об опасности, которая еще не грозила. Опасность еще собиралась в молекулы. Пистолет еще не был заряжен. Пуля не лежала