Он плыл, выхватывая руки из волн, погружая голову в воду, успевая жадно глотнуть воздух вместе с солью и ароматными брызгами. Он был свободен, ускользнул от знакомых, нуждавшихся в нем людей. Ускользнул от напастей и горьких переживаний. Невидимый миру, посреди океана, безмолвно общался с миром сквозь бескрайнюю, омывавшую мир воду. Стопами, ладонями касался одновременно всех континентов. Знал о всех кораблях, о всех летящих в небесах самолетах. О всех рыбах, ракушках и водорослях. О плывущих в океане китах. Знал о старинных затонувших фрегатах, об ушедших под воду храмах. О прелестных женщинах, погружающих в море свое млечное теплое тело. Об отраженной звезде. О зеленой, плывущей в течениях ветке. Вода была божеством, из которого все возникло и которое было во всем. Божество было в стакане воды, куда мама в детстве поставила сорванную в поле ромашку. В бабушкиной слезе, когда, умирая, она обнимала его на прощанье. Оно было в синих снегах афганских хребтов, у подножия которых он вел смертный бой. В хрустальной рюмке с вином, которое он пил с любимой женщиной.
Океан был божеством, содержавшим в себе всю полноту бытия. Прошлое и будущее. Существующее и готовое народиться. Если уйти в глубину, выпустить из груди последний бурлящий выдох, раствориться среди водяных молекул, то сам станешь богом, обретешь бессмертие, обнимешь собою весь мир.
Это желание было столь сильным, что он стал погружаться, чувствуя колыхание океана, который засасывал его в глубину, растворял в своем мягком рассоле. Он терял свою плоть. У него уже не было ног. Рассосались и исчезли руки. Растаяла голова. Оставалась грудь с огромным, расцветавшим, словно подводный цветок, сердцем. Он был готов к последнему выдоху. Был готов испустить дух и стать божеством. Что-то сильно его толкнуло, словно налетел глазированный скользкий дельфин. Ударил мощным телом, подбросил вверх крепким клювом, метнул к поверхности. Белосельцев вылетел среди плеска и волн. Жадно дышал, крутил головой, желая понять, что это было. Кто явился из подводного царства, запретил ему умирать.
Устало плыл к берегу, где, белый, с золотыми окнами, отражался на водах отель.
Глава третья
Его пробуждение было чутким и радостным. Потолок над кроватью был голубой, с солнечной бахромой, в которой, как в рыболовной сети, дрожало и двигалось бесконечное множество блесков. Это был океан, близкое движение волн, каждая из которых плескала из глазированной чашки прозрачный шлепок света. Белосельцев встал,