– Паровых машин нет, у корабля иной принцип действия. А идти до него всего-то восемьдесят километров.
– Всего-то? – вскипел сталкер. – А ты забыл, Карлсон жареный, что это Зона, а не Елисейские Поля? Ты, вон, и километра не протопал, а в «солярий» загреметь успел. Если бы не я…
– Ну сколько можно-то?! – отбросил Плюх на импровизированный стол мятый кусок хлеба. – Я ведь тебя уже поблагодарил. И не специально же я в этот «солярий» залез! Ты ведь тоже не знал, что там такое щелкает.
– Не знал, – согласился Шершень. – Обычно «солярий» перед активацией скрипит, как дверь несмазанная. Иногда трещит, будто ветки ломают. И всегда, зараза такая, тянет подойти ближе, посмотреть, что же это такое.
– Вот и меня потянуло, – признался косморазведчик. – Но как ты узнал, что «солярий» боится спирта?
– Это не я узнал. Правила Зоны, как и уставы в армии, пишутся кровью. Сначала погибали все, кого угораздило попасть в эту чертову аномалию. Угли одни оставались, а чаще – зола да пепел. Но как-то сталкер один спасся, Бутылек. Пьяница был знатный, все приговаривал: «Вот бутылек приму, и…» Артефакты только на бухло менял, непонятно, чем и питался, так-на. Короче, этот Бутылек из «Солярия» живым выпал. Обгоревшим подчистую, без глаз, ушей, пальцев и… прочего, но живым. Ребята его пожалели, конечно, пристрелили. Но сам факт!.. А у сталкеров насчет того, что жизнь спасти может, соображалка хорошо работает. Туда-сюда покумекали и решили, что не иначе как проспиртованность Бутылька спасла, он ведь трезвым-то никогда не был. И пару-тройку «бутыльков» всегда в рюкзаке носил. Без изысков. В общем, после того случая многие стали флягу со спиртом наготове держать, под рукой, чтобы, если что, – сразу… Ну и вскоре Либону случай предоставился, земля ему, как говорится, пухом. Попал в «Солярий», флягу успел снять, колпачок свинтить. Брызгал уже вслепую, глаза сразу от жара лопнули. Ну да что там смотреть – сам знаешь… Выкарабкался, в общем, Либон, сумел напарникам прошамкать насчет фляги, но тоже пристрелить попросил, все равно не жилец был, со стопроцентным ожогом-то, так-на. Ну и еще два-три случая были. Вот оттуда и узнал я. И вовремя вспомнил. Понял теперь?
Побледневший разведчик кивнул.
Доедали молча. Когда Шершень убирал остатки в рюкзак, в очередной раз удивился доброте своих подельников. Подбросили рюкзак, не тронули запас «латунчиков», только тушенки поубавили – оставили всего пару банок. Ну, это, видать, в счет наказания за «крысятничество». А все остальное, если подумать, совсем не из жалости, зря он и удивляется. Просто и ежу понятно, а Бизону и остальным тем более, что без жрачки и без патронов в Зоне долго не протянешь. А дело-то у них опять общее, причем он, Шершень, играет в нем далеко не последнюю роль. Правда, могли бы с рюкзаком этим что-нибудь и поумнее придумать, а то ведь Плюх так до конца и не поверил, что в прошлый раз его просто не заметил.
– А ведь Блямс тоже мог в такой вот «солярий» попасть? – спросил вдруг косморазведчик.
– Мог, – не стал скрывать