Наворачивает, снова мотает башкой и приговаривает:
– Ах, боже мой! Сто лет не было такого вот удовольствия! Знаете, – путается: то «ты», то «вы», – ой, знаете, Лида, я поутру только кофе и все! Даже без хлеба! За хлебом идти неохота. Ну, раз в неделю принесет социальный работник и все. Буханку. Говорит, все хранят в морозилке. Но это ведь бред! Есть размороженный хлеб? Ни вкуса, ни запаха. Гадость! Лучше я так, с сухарем.
Я киваю и удивляюсь:
– Вот ведь чего придумали! Мороженый хлеб! Дикость какая!
– Я вообще, – увлеченно продолжает, – ем крайне мало! Просто почти не ем!
Говорит это с гордостью. Типа – неприхотливая.
– Почему? – ахаю я. – Так ведь нельзя! Вредно ведь очень! Гастриты, колиты…
– Ми-ло-чка! – произносит она по складам и смотрит на меня с укоризной. – У меня столько болячек, что ваши гастриты мне уже не страшны!
Я громко вздыхаю – сочувствую.
– В молодости относишься ко всему безответственно! – объявляет она. – Но вам этого не понять! Вы пока… молодая, – говорит она с каким-то сомнением, разглядывая меня.
– Ну какая же я молодая! – снова вздыхаю. – Уже тридцать пять. Ни детей, ни плетей – один развод за плечами и порушенные мечты. Одиночество: ни мамы, ни… – тут всхлип, – ни-ко-го…
Она задумывается:
– Маму… я тоже потеряла очень рано… Такая трагедия… А вот дети! – Она оживляется: – Вот об их отсутствии не пожалела ни разу! Веришь ли, ни разу!
Снова на «ты». Хорошо.
– Совсем никогда? – жалобно лепечу я.
– Ни разу! – подтверждает она. – За всю свою долгую жизнь!
Победный взор и – дрожащие руки. Врет? Храбрится? Или и вправду?
– Что с них? – продолжает. – Одно… дерьмо, ты уж прости!..
Я, конечно, прощаю.
– Нет, ты ответь! – заводится мумия. – Ну где ты видела хороших детей? Заботливых, благодарных. Уважающих старость… Лично мне – нет, не пришлось. Вот подружки, – кривит рот в адрес подружек. – Итак, подружки! Ну… не подружки – скорее приятельницы. Подруга у меня всего лишь одна – мне хватает! И все – знаменитости, все! Актриса, балерина, певица. Когда-то очень известная! Примадонна! Фамилий не называю – тебе ни к чему.
Я снова киваю:
– Конечно!
– У всех эти… дети. И что? У актрисы сын пьет. Тянет деньги. И ждет ее смерти – не стесняется: «Когда ты, старая, сдохнешь? Квартиру продам и пропью!» Ну? Как тебе это?
Я качаю головой и вздыхаю:
– Кошмар!..
И правда – кошмар. Что говорить-то?
Она удовлетворенно кивает:
– Вот видишь! Так, дальше. У балерины – две дочери. Старшая – шлюха. Да, именно так! Причем дармовая шлюха! Из любви к искусству, так сказать, не за деньги. Таскает юнцов, не стесняясь, прямо при матери. Та, бедная, все это видит. А главное – слышит! Ты понимаешь, о чем я?
Конечно,