Я замолчал, вспомнив встречи с детективом, которого нанял с целью найти близких по линии отца.
Промелькнула мысль, что, возможно, следовало бы попытаться продолжить поиски.
– Но наверняка были в вашем детстве и какие-то светлые моменты? – журналистка попробовала
подойти к начатой теме под другим ракурсом.
Я встрепенулся, радуясь возможности воскресить в памяти минуты детских восторгов:
– Конечно! Я обожал сидеть за рулем автомобилей, ремонтом которых занимался отец.
Отполированная поверхность руля, запах салона – что еще нужно мальчишке для счастья? А как замирало
сердце и еще где-то в районе желудка, когда отец подкидывал меня сильными руками высоко вверх, я делал
вдох и выдыхал, только когда возвращался в широкие ладони отца. Когда он был дома, на меня проливалась
лавина отцовской любви! Он меня щекотал, целовал пятки, мы с ним бросались невидимыми снежками.
Помню, как отец смастерил для меня ружье, стреляющее привязанной пробкой, которую я тут же отвязал.
Первым же выстрелом я чуть не убил кота, который предпочел прикинуться мертвым, вероятно пытаясь
таким образом избежать контрольного выстрела. Отец остался для меня приятным коротким сном, который
я видел когда-то. Без него первое время, словно сквозняк дул с одной стороны: исчезло ощущение
защищенности.
Еще из детства запомнился один случай, который маленьким, но тяжелым камушком давил мне на
сердце. Отец смастерил домашний инкубатор. Простой шкаф, с большими стеклами, одной полкой и парой
ламп. Нужно было несколько раз в день поворачивать яйца, всего и делов-то. Самым интересным был
момент, когда яйцо вдруг давало трещинки, которые паутинкой расползались в разные стороны, и через
минуту появлялся маленький настойчивый клювик. Это чудо рождения новой жизни собирало вокруг всю
семью. Цыплят мы потом успешно продавали на рынке. Однажды, мне тогда было лет пять, я находился в
комнате один, когда цыпленок решил появиться на свет. Он пробил клювом небольшую дырочку и
остановился, я подождал несколько минут и, поняв, что у него не хватает сил, решил помочь. Расковырял
всю скорлупу и только тут увидел, что на его животике заметен бугорок из яичного желтка. Вероятно, птенцу
просто не хватало воздуха, но для рождения он был еще не готов. Он прожил всего несколько минут. Я был
безутешен. Рыдал так, что родные не знали, что и делать. Считал себя тогда убийцей. Надо же, прошло
семьдесят лет, но, как сейчас, вижу его неподвижное тельце с мокрым пухом. Мама тогда стала моим
психологом и убедила, что птенец был болен и умер бы в любом случае, а значит, моей вины в этом нет.
Тогда я ей поверил.
Мама вообще была очень правильный и светлый человек. Я рос в любви и ласке. Перед сном она
брала мои маленькие ручки в свои