Бабушка упёрлась обеими руками в край лавки, будто вглядываясь во что-то невидящими глазами, негромким ровным голосом запела, чуть покачиваясь…
Бедный лыцарь всё стремился
Ко Мальвине молодой,
А Мальвину обряжали,
Жертву бедную, к венцу.
– Вы, подружки, подождите,
Дайте сердцу погрустить,
Вы, любимые, скажите,
Как мне лыцаря забыть?
Что же делать?.. Дам я руку,
С кем родитель повелел…
В церкви всё было готово,
Их священник ждал давно…
Голос бабушки креп, набирал силу, и расправлялась её давно, казалось, навечно согнутая спина, и она будто не здесь уже была, а там – в песне…
В замке что за освещенье?
Лыцарь к замку прискакал.
На нём шлем надет пернатый,
Меч на ленте голубой.
Поздно, поздно, гость незваный,
Поздно, лыцарь молодой.
– За измену – нет, не поздно!
Лыцарь саблю обнажил…
И блестящая – взвилася!
С плеч скатилась голова…
Вся толпа заговорила,
Что Мальвина умерла.
– Мать, да ты что? – Васяткина мать вернулась. – Что это бабушка-то у нас?..
– Верка, посылай за попом, пора мне… – тихо ответила бабушка, тяжело легла и больше уже не встала…
…Дома Полина дала Васятке кусок пирога с картошкой, налила в чашку кипятка. Села у окна за пяльцы. А Васятка, уплёл пирог, влез на тёплую печку, и там лепил из прихваченного с улицы кома глины фигурки – человека, собаку, кошку…
После полудня вернулись с того берега (уплывали-то совсем рано утром). Полина выставила кутью, приготовила посуду. Среди приехавших был и жандармский, кажется, офицер. Молоденький и какой-то, хоть и при форме, не воинственный, может из-за очков, которые всё время сползали с переносицы, или из-за смешно подкрученных, не идущих ему усов…
Впрочем, жандармский ротмистр Иван Алексеевич Сажин, приехал, конечно, не ради поминок древней незнакомой ему старухи. Но подвернувшейся оказией в Ивановку воспользовался. Он приезжал в село Воздвиженье, в гости к подполковнику Зуеву, и для разговора и пригляда за местным священником отцом Николаем, организовавшим в селе «крестьянскую чайную» и яростно боровшимся с пьянством среди своих прихожан. А в Ивановке хотел проведать ротмистр Сажин ссыльного поселенца Потапенко.
И тут, в Ивановке, выяснилось, что ссыльного никто не видел уже два дня…
В дом Игнатьевых заходили соседи – выпивали рюмку, заедали кутьёй. «Земля пухом и вечная память», – говорили, либо что-то подобное и уходили – не принято на поминках