Возникает вопрос, что думал сам Демьянчук о своей деятельности и ее результатах. Имеем ли мы дело с глупой наивностью пропагандиста? Или с расчетливым карьеризмом? Это осталось загадкой, хотя лично я склоняюсь ко второй версии.
Автор привел в своей книге примеры ответов на вопросы анкеты. В них четко опознается основной принцип техники безопасности при обращении к «сакральному»: высказываться только в специальном месте, только в специальное время и только теми словами, которые прежде были произнесены учителем или пропагандистом. «На Ленинских чтениях мы всем сердцем чувствуем мудрость великого Ленина, партии коммунистов» (с. 88). «Нет у меня лучшего учителя, чем Ленин. Он выводил меня на дорогу жизни, потому что я училась у него настойчивости, жажде знаний, любви к труду, к людям» (с. 88). «У Ленина я училась скромности, настойчивости, жажде знаний, любви к труду. Он ведет меня на широкую дорогу жизни, потому что я учусь у него работать на пользу общества» (с. 88). «Родному Ильичу низкий поклон. Обещаем жить, учиться и работать так, как завещал Ленин. Ленинские чтения помогают в этом деле» (с. 88). И еще-еще-еще в том же духе. Жутко подумать, сколько детского времени и детских сил было растрачено на это безумие – а значит, не осталось ни на что интересное и полезное.
Для текущих политических событий и современных фигур специальным хронотопом была политинформация. Еженедельно на классном часе – обязательно, но существовали и варианты. По собственному опыту мне известны еще два: десятиминутка перед началом первого урока по понедельникам и сообщение политической новости в завершение ответа у доски на уроке географии. Из десятков, если не сотен политинформаций (которые, разумеется, никто не слушал) мне запомнилась одна: стоя столбом возле учительского стола и подглядывая в газету, я осуждала академика Сахарова, который окончательно разоблачил себя как пособник вашингтонских ястребов. Было ли мне стыдно уже тогда? Конечно. Этот позор потому и запомнился, что было стыдно. Но вместе с тем я чувствовала и ту особую советскую безответственность, которая воспитывалась советскими ритуалами. Мне велели – я отбубнила. Все равно никто не слушает. Все всё понимают. От меня ничего не зависит. Такова жизнь.
Это безответственность заложника. Если идейно-политическая обработка детей была направлена на внушение