Теперь зададимся следующим вопросом: что же объединяет эти, казалось бы, столь противоположные значения мужской и женской наготы? И вот здесь мы выходим на самую суть интриги, потому что то, что их объединяет, – это полная независимость реакций на наготу от сознания. И хотя созерцание этих процессов, и возможно через рассуждение, анализ и наблюдение, так сказать, со стороны, невовлеченным образом, но никак не тогда, когда сознание ими охвачено. В эпицентре реакций психики на созерцание человеческой наготы контроль сознания становится полностью невозможен, ибо контроль и охваченность – абсолютно противоположные и несовместимые друг с другом процессы.
Почему же эту независимость от сознания следует признать искомым результатом нашей попытки ответить на вопрос о связи наготы с познанием добра и зла? Очень просто: потому что dark side этой независимости – это наше бессилие, бессилие нашего сознания перед импульсами, идущими (или не идущими – в данном ракурсе это не имеет значения) из нашей генитальной сферы. Это бессилие также имеет сложную структуру и основывается на независимости от сознания сексуальной сферы, подчиненной не ему, а инстинкту. И это самая главная особенность отделенного от сексуальной сферы сознания, и заключена она, прежде всего, именно в этой отделенности, самой по себе имеющей амбивалентный характер. С одной стороны, сознание уже не зависит от инстинкта так тотально, как раньше (и поэтому былой, прежней слитности с ним нет), с другой стороны, оно пока еще не обладает достаточной силой, чтобы полностью подчинить его себе, при этом не сломав его (дурное дело не хитрое), а просинтезировав, проинтегрировав его в себя. И вот на этом пике, на этом острие уже возникшего, но еще не окрепшего, не прокаленного духовностью сознания и очутились наши бедные предки в результате змеиных происков и искушений. Можно только предполагать, как несладко им пришлось! Понятно теперь, что одна сторона этого пика была тем самым добром, а другая – тем самым злом, возникшими перед несчастными Адамом и Евой в их познании в совершенно понятной (но не им, а только нам!) их неотделимости друг от друга.
В: Почему же они восприняли происходящее как зло? Ну, происходит что-то непонятное, пусть непредсказуемое, пусть пугающее, но почему «это» – зло?
А.И: Внутри них обнаружилось нечто, им не подвластное – вот что было воспринято как зло. Эта фраза чрезвычайно многогранна, потому что ви́дение какой-либо неподвластности внутри себя есть первый шаг любой алхимии17, ее prima materia. Без обнаружения внутри себя чего-то, нам не подвластного, мы в принципе не можем заняться никакой интеграцией. Но Адам с Евой, столкнувшись с этой неподвластностью, расценили ее не как открывающиеся возможности для внутренней работы, а как повод испытать чувство вины.
В: Почему?
А.И: Потому что в своем восприятии открывшегося ви́дения они сориентировались не на перспективу интеграции,