В: А желание власти тоже из тела?
А.И: Конечно. Это как раз и есть инстинкт самоутверждения, но не только. Знаете, чем Сталин занимался по ночам? Проверял и утверждал списки приговоренных к расстрелу100. И требовал, чтобы расстреливали больше.
В: И это жажда тела?..
А.И: Да. Что стало бы с великим вождем, если бы он не избавлялся от своих политических врагов?
В: Уничтожили бы. Но он же не от врагов, а от обычных людей избавлялся. Или он всех считал врагами?
А.И: Конечно, это паранойя. Такая параноидальная жажда уничтожения, которой были одержимы все тираны, имеет очень четкую параллель в Священном Писании: приказ царя Ирода об убиении двадцати тысяч невинных младенцев (Мф. 2.16.). Понимаете, из каких недр поднимается это безумие?
В: Из страха смерти…
А.И: Да. Это именно страх смерти. Именно он стоит за любыми параноидальными проявлениями личности. Жажда продлить собственное телесное существование настолько велика, страх, цепляние за свою жизнь настолько властно и безоговорочно сужают сознание, что ценность чужой жизни парадоксально (но на самом деле – компенсаторно) утрачивает всякое значение. От высших ценностей, а порой даже и высших уровней личности не остается и следа. И это, конечно, патологические крайности. Однако влияние страха смерти далеко не исчерпывается только ими. Можно сказать, что оно разлито по всему житейскому морю. Просто где-то оно грубое и выпяченное, а где-то более тонкое и неявное. Например, наше сознание сужается и тогда, когда мы испытываем, пусть даже и в лечебных целях, уже нам почти не знакомое чувство голода. В общем, можно сказать, что оно сужается всегда, когда для тела встает вопрос о жизни и смерти, вопрос о выживании – неважно, мнимом и надуманном, или реально угрожающем. И эта склонность нашего сознания к сужению в такие моменты как раз и есть печать первородного греха на человеческом естестве (или существе). То, каким образом Христос преодолел и искупил этот первородный грех, имеет самое прямое отношение к нашему рассуждению. Я имею в виду то, каким образом Христос перенес свои крестные муки.
Ключевым моментом гонений и казни Христа было то, что Его терзали и предавали распятию в Его человеческом облике, в Его человеческом теле. В акте распятия сконцентрировалось все зло: со времен Эдемских не было сотворено бо́льшего зла в мире людей, включая и падение Адамово. В Евангелии это хорошо отражено в том месте, где толпа в едином порыве отвечает Пилату: «Кровь Его на нас и на детях наших» (Мф. 27.25). Все темное, что в исступленном сатанинском экстазе выплеснуло свою ненависть на Христа, ополчилось не на некий абстрактный свет, не на изображение Господа, не на Заветы Его, а именно на конкретного человека, которого они захотели распять; и поскольку все это происходило внутри человечества, то один из людей (вот что сотворило соединение человеческого и Божественного!) – не Бог, а один из людей – взял на себя грехи всех остальных. Вполне вероятно, что мы до сих пор