Нет в уголовном мире, пожалуй, более отпетых негодяев, чем ссучившиеся. Их в камере четверо, зверовато скалясь, на вошедшего глядели чёрными, прожжёнными лицами. В камере был ещё один обитатель, парень лет двадцати с опухшим, разбитым в кровь лицом и удавкой на шее. Он, как затравленная собачонка, забился в угол на нижней шконке и в страхе оттуда глядел. Его отдали сюда на растерзание, потому что следствие зашло в тупик – парень от преступления отказывался. И теперь у блюстителей порядка была последняя надежда на этих – пускай отрабатывают свой «чёрный хлеб»: водку, наркотики…
Верзила, с железными зубами, подбежал к двери и пнул по ней.
– В натуре, бля, попутали, чертоганы.
А другой уголовник, весь какой-то дёрганный, с обезьянними ужимками, перед капитаном выбросил руку в нацистком приветствии и провизжал:
– Хайль Гитлер!
Со шконки за удавку выволокли парня, говоря:
– Щас, гадёныш, на параше закукарекаешь.
Парень, задыхаясь, хрипел…
Ах, ублюдки, ублюдки! Капитан с багровым лицом, страшно выкатив глаза, гаркнул:
– А ну, прекратить безобразие!
– Закрой пасть, падла.
– Под нары загнать суку.
– Я, русский офицер! – Не помня себя от ярости, капитан бросился с кулаками в атаку.
Тяжёлый удар верзилы сбил его с ног. Озверелые, суки пинали капитана долго. Это было для них как наркотик, как кайф. У капитана остановилось сердце, и он посинел лицом, а его всё пинали, пинали… Потом увидели что перестарались, а за труп по головке не погладят.
Они сидели на шконках, курили, угрюмо переглядываясь. На душе было погано.
Парень, сбросив с себя удавку, опять забился в угол, сидел с опущенной головой и на капитана старался не глядеть. Он с облегчением думал, что на сегодня, слава Богу, издевательства закончились. А на завтра, может быть, «мусора» беспредельную камеру разгонят.
Так погиб отважный капитан…
Надобность
Познакомились они ради «надобности». С первого взгляда поняли друг друга по чувственным ищущим глазам. Сняли гостиничный номер. За знакомство немного выпили сладкого вина и стали обниматься, целоваться, а затем, зашторив окна, разделись до гола и легли на кровать утолять надобность. Когда надобность утолили, сделались равнодушными к друг другу и расстались. Но потом встречались опять и опять.
Привыкли к друг другу и вступили в брак. А когда начинала одолевать надобность, утоляли её.
Так и жили. Потом у них появилась на свет дочка.
Жизнь проходила.
Дочка выросла и, одолеваемая надобностью, поскорее вышла за муж. Потом развелась – и опять вышла. И опять развелась… К тридцати годам она забеременела и родила им внучку.
Внучка выросла и расцвела. А они пожухли и сморщились. От старухи уже отстала надобность, а от старика –