И снова ей приснился Атей. На этот раз муж был хмур и неласков.
– Так-то ты бережешь нашего сына? – укоризненно говорил он и гневно сверкал глазами. – Ты же чуть не уморила его насмерть сегодня! А сколько еще бед предстоит ему перенести из-за тебя? Не смей переваливать на сына чужие тяготы! Не смей! Не смей!
– Как же мне быть, Атей? Ведь ко мне люди бегут со своими бедами, у меня помощи просят. Как же я смогу отвернуться от них, не пособить, не облегчить боль?
– А ты смоги. Ты же – мать, ты должна защищать своего ребенка, помогать, прежде всего, ему. Дай хотя бы ему родиться, не нагружай чужими грехами до срока.
– Но как же я объясню людям, что не могу помогать им, чтобы не навредить сыну? Как? Как?
Яся тянет руки к Атею, но на его месте – прохожий дядька.
– Те, кто болеют, пусть сами свою боль выстрадают, свои грехи искупят! Сами, сами… – гудит он.
Закатное солнышко уронило лучик на щеку Яси. Девушка открыла глаза и осмотрелась. Ни Ветелы, ни ее сына в избе уже не было. Домовой Шустрик сидел на печке, свесив вниз ноги, и горестно вздыхал.
– Бедный я бедный, несчастный домовой! Никто меня не покормит, никто не приголубит! Славень меня забыл, в гости не идет. Хозяйка печь не топит, щи не варит. Помру с голоду, замерзну на холодной печи!
– Ну что ты, Шустрик, причитаешь, словно сирота на поминках матушки? Сейчас, сейчас я тебя накормлю. Да я и сама проголодалась. А ты, сынок? – Яся погладила себя по животу.
Зорень не отзывался.
Яся припомнила давешний сон. Ей стало страшно: неужели она опять навредила малышу? Проворные руки сами собой делали привычную работу – положили в печь дрова и разожгли огонь, поставили на загнеток горшок со вчерашними щами, – а в голове все свербела одна и та же мысль: неужто прав прохожий дядька? Неужто я стала врагом собственному сыну? Неужто мое лечение отзовется его бедами и болезнями?
Яся остановилась посреди избы и твердо спросила себя: « Кто тебе дороже – твой сын, или односельчане, что идут к тебе за помощью»? И так же твердо она ответила себе: « Мой сын. Да, конечно, сын»!
…Черное пламя свечи разгоняло свет на глухой лесной поляне. Благодаря этому крошечному источнику тьмы, солнечные лучи путались где-то в кронах окружающих поляну деревьев, но не проникали в середину зыбучего черного шатра. Рядом со свечей на поваленной осине сидел старый колдун, отец Славеня. Это для них, для людей, населяющих Белый Свет, он был мертв. В Черной Тьме он был живехонек. Но в том-то и весь фокус, что не сиделось колдуну в темном мире, казался он ему маленьким и тесным. И не ему одному. Все обитатели Великого Хаоса стремились расширить свой мир до бесконечности.
На окраине поляны показался тот, кого Яся окрестила Прохожим Дядькой. Ни на секунду не задержавшись, он шагнул через границу Света и Тьмы и оказался рядом со старым колдуном.
– Ну? – колдун явно требовал отчета.
– Сделано