– Тринадцать… хм?..
Он сел в кресло, едва не задев носком туфли Ленца, и склонился над новой книжкой.
– Тринадцать… тринадцать… не может быть… – задумчиво произнес он и вдруг вскрикнул: – Что?! Часов?!
Ленц не стал медлить ни секунды. Он выскочил из-под стола, схватил фолиант и кинул Сэму, крикнув: «Держи!»
Тот рефлекторно вытянул руки к летящей через стол книге, но она, не долетев до него, раскрылась и тут же захлопнулась, с шумом упав на стол, на котором, как по мановению волшебной палочки, появилась еще одна красная книжица с золотым тиснением по мягкому кожаному корешку: «Двести тридцать семь». А Дигель исчез так же, как и бабочка.
Ленц обошел стол, поднял книгу в бронзовом окладе, крепко сжал ее, чтобы ненароком не открылась, достал заранее приготовленный плат и завернул драгоценный фолиант.
Потом взял со стола толстую красную книжку и осторожно раскрыл. Ничего необычного не произошло – легкий ветерок, шелест страниц. Ленц постоял, задумавшись, еще раз взглянул на корешок. Теперь на нем вместо цифр сияло золотом имя: «Семюэл Дигель».
– Мда, книга вместо человека… и даже мотылька. Что ж, спасибо бабочке, не иначе ее послал мой покойный отец…
За ночь, не спеша потягивая пунш, любезно приготовленный бывшим хозяином замка, Ленц одну за другой открыл все красные книги с цифровыми надписями, вбирая в себя годы жизни, указанные на корешках. Прочитав имя очередного донора, Ленц благодарил его и кидал книгу в камин. В прояснившееся небо летели мириады искр, словно прожитые годы тех, чьи имена некоторое время горели золотом на корешках.
Ранним утром из ворот замка выехал всадник. С собой он вез одну единственную книгу из всех раритетов, что хранились в библиотеке… и десятки историй жизни, которые звучали в его голове то детским смехом, то старческим брюзжанием, то легким трепетом невесомых крыльев…
Последний дар
Не принимай даров от Зевса!
Прометей
Ветер! Злой, колючий! Подхватил тучи песка и бросил на голые деревья саксаула. Они стонут, но то – отголоски жизни. В осеннюю пору она сосредоточена глубоко под землей. Там шепчутся корни, прорастая все глубже и глубже. Оставив саксаул, ветер завыл, закуролесил – осерчал не на шутку! Как к вожаку стаи, помчались на его зов все ветра и ветерки пустыни; собрались в круг, подняли песчаный смерч и унесли бархан, веками перекатывающийся с места на место.
Огненный закат опалил обнажившееся горлышко крупного сосуда. Песчинки шурша скатывались с его глиняной крышки, с крутого накренившегося бока, испещренного вязью красно-черного орнамента. Удивленный саксаул стряхнул налипший песок на невиданное сокровище, и ночь накрыла пустыню серо-черным