Меня зовут Люси Бартон. Элизабет Страут

него был офис, куда он ходил три раза в неделю. Когда я на улице проходила мимо Джереми – высокого, худого, темноволосого, в темном костюме, с одухотворенным лицом, – у меня всегда замирало сердце. «Джереми!» – говорила я, а он улыбался и приподнимал шляпу. Это было так учтиво, старомодно и очень по-европейски – вот так мне это виделось.

      Я всего один раз видела его квартиру – это случилось, когда у меня захлопнулась дверь и пришлось ждать управляющего зданием. Джереми обнаружил меня на крыльце, в невменяемом состоянии, с собакой и двумя детьми – и пригласил к себе. Как только мы очутились в его квартире, дети притихли и очень хорошо себя вели – как будто знали, что здесь никогда не бывает детей. Я действительно ни разу не видела, чтобы дети входили в квартиру Джереми. Только один-два мужчины, а иногда женщина. В квартире было чисто и пусто. Пурпурный ирис красовался в стеклянной вазе на фоне белой стены; здесь были произведения искусства, при виде которых я поняла, какая пропасть разделяет нас с Джереми. Я говорю так, потому что не понимала это искусство. Это были темные продолговатые предметы, висевшие на стенах, какие-то абстрактные конструкции – я поняла только, что это символы утонченного мира, который никогда не могла понять. Джереми чувствовал себя не в своей тарелке оттого, что моя семья находилась у него в квартире, я это чувствовала – но он был настоящим джентльменом, и вот почему я так его любила.

      Три факта насчет Джереми.

      Однажды я стояла на крыльце, и, когда он вышел из здания, сказала:

      – Джереми, иногда я стою здесь и не могу поверить, что в самом деле в Нью-Йорке. Стою здесь и думаю: «Кто бы мог подумать? Я! Я живу в Нью-Йорке!»

      И у него на лице невольно выразилось подлинное отвращение. Тогда я еще не знала, какое глубокое отвращение нью-йоркцы питают к провинциалам.

      Второй факт насчет Джереми. Мой первый рассказ опубликовали сразу же после того, как я переехала в Нью-Йорк. Прошло немного времени, и был опубликован второй. Как-то раз на крыльце Крисси сообщила об этом Джереми:

      – У мамы рассказ в журнале!

      Повернувшись, он посмотрел на меня. Его взгляд был пристальным, и мне пришлось отвернуться.

      – Нет-нет, – сказала я. – Всего-навсего один маленький, дурацкий литературный журнал.

      – Значит, вы писательница. Вы художник. Знаете, я работаю с художниками. Наверно, я всегда это в вас чувствовал.

      Я покачала головой. Мне вспомнился художник из колледжа, с его решением воздерживаться от детей.

      Джереми уселся рядом со мной на крыльце.

      – Художники другие – они отличаются от остальных людей.

      – Нет, не другие. – Я покраснела. Ведь я всегда была другой, и я больше не хотела быть другой!

      – Но они другие. – Он похлопал меня по колену. – Вы должны быть безжалостной, Люси.

      Крисси скакала вниз и вверх по ступеням.