С того дня образ Анны стал часто возникать перед мысленным взором Андрея. Словно он знал и любил ее всю жизнь, начиная с раннего детства, словно она была тем Несбыточным, которое накатывало в часы одиночества, и наполняло душу сладкой тоской и ощущением безмерной потери. Он снова и снова вспоминал все детали этой встречи-сна, ее недетский поцелуй, странные оживающие картинки, которые она рисовала прутиком на песке, свое отчаяние, когда облик ее начал таять и затягиваться внутрь песчаного замка Вечности.
День ото дня образ Анны все больше оживал в его сознании, она словно бы была где-то здесь, рядом, Андрей ловил себя на том, что обращается к ней, как к живому человеку, рассказывает ей о своих радостях и горестях, и порою (а может, это ему только казалось) получал что-то вроде ответа. Иногда в его сознании опять начинал звучать валдайский колокольчик ее голоса, но что он говорил, было невозможно разобрать, словно звучащую на грани слышимого неуловимость. Несколько раз перед его мысленным взором возникал отчетливый статический, правда, беззвучный портрет – он держался несколько секунд, затем угасал. Однажды Андрею показалось, что изображение зашевелилось и вроде бы даже протянуло к нему руки, но это были кратковременные видения и, кроме внешнего облика девочки, ничего с собой не несли.
В один из вечеров-воспоминаний у Андрея сложилось стихотворение, начальные строчки которого он взял из песни, услышанной на берегу моря Вечности. Назвал он его «Я и Ты».
Помнишь из детства
Света пургу…
Мальчик и девочка
На берегу.
Личико-облачко,
Ручка узка,
Пальчики лепят
Дом из песка.
Еле приметен
Памяти след,
Я тебя знаю
Тысячу лет.
Или не этот
Полуовал
Прутиком вереска
Я рисовал?
Разве не этого
Платьица снег
Как дуновение
Вился во сне?
Разве не этот
Валдайский звонок
Слышал, а утром
Вспомнить не мог.
Лик, проступивший
В теплой золе…
Я тебя знаю
Тысячу лет.
Здравствуй, ну как там
Сны без меня?
Домик построен?
Дюны