Казаки долго не живут. Иван Собченко

яме на охапке полусгнившей соломы, заложив руки под голову, и думал. До него доносился хохот, пьяные выкрики: уже несколько дней в замке беспрерывно пьянствовала шляхта. «Какой сегодня день?» – поднялся на локте и посмотрел на стену. В зарешеченное, без стекол, оконце под самым потолком темницы пробивался бледный свет, освещая лишь небольшой квадрат на скользком грязном полу. Трудно было при этом свете разглядеть что-нибудь в углу, где лежал Палий, но его глаза уже давно привыкли к этому сумраку и он явно видел черточки, расположенные в три ряда вдоль стены. Полковник каждый день небольшим обломком кремния, случайно найденным здесь, отмечал дни, проведенные в подземелье.

      «Сегодня Пасха», – определил он и снова лег навзничь, пытаясь заснуть, но сон не шел к нему. Мысленно он уносился туда, где оставил близких сердцу людей, снова и снова пред глазами проплывала богатая событиями жизнь. Он был бы совсем спокоен, но где-то в глубине души таилось ощущение чего-то незавершенного. Смогут ли без него устоять казаки? Пойдут ли они по пути, которым вел он их, или бесцельно разойдутся по степи мелкими отрядами, а некоторые станут шляхетскими холопами? Покорятся польскому королю? Нет, не будет этого! Не может быть! Одними мечтами с казаками жил он. Они сами просили его вести переговоры с Москвой.

      И Палий незаметно для себя начал мечтать, строить планы на будущее. Так пролежал он до самых сумерек.

      «Забыли сегодня и пойло дать, – возвращаясь к действительности, с горечью усмехнулся Палий, – придется опять ложиться без ужина. Что ж, это не в новинку».

      Потеряв надежду поужинать, он, было, задремал, но тут вверху что-то заскреблось, и послышался тихий шепот:

      – Пане полковник!

      Палий удивленно посмотрел вокруг, потом поднял глаза и увидел, что кто-то смотрит на него сквозь решетку. Он пододвинул к окну ведро с заплесневевшей водой десятидневной давности и, став на него, поднялся к окну.

      – Пусть пане полковник возьмет это, – сквозь решетку просунулась рука, и, еще ничего не понимая, Палий взял что-то протянутое незнакомцем. – Держи крепко, не рассыпь.

      – Ты кто такой?

      – Я холоп пана Замойского, печи топлю в замке. Давно хотел прийти, только здесь всегда рейтар стоит.

      – Как тебя зовут?

      – Януш. Ну, я побегу, не то увидят меня – беда будет. Сейчас и жолнеры перепились, а если проснутся.

      – Слушай, Януш, нет ли у тебя табачку? Так курить хочется, аж под сердцем сосет.

      – Я се маю.

      – И бумаги принесы, люльку у меня забрали, проклятые.

      – У пана в хоромах есть бумаги, бардзо много бумаги, я враз.

      Палий опустился на каменный пол, и с удивлением разглядел в своей руке пирожок и большой надрезанный стручок перца, ловко прикрытый сверху половинкой такого же стручка. Снял колпачок, понюхал – водка. С аппетитом закусывая водку перцем и пирожком, Палий не заметил, как за решеткой снова появился Януш.

      – Вот, пане полковник. – К ногам Палия упала пачка табаку и какая-то книжка.

      Палий снова встал на ведро.

      – Ой,