Парень, сидевший с краю, во всеуслышание застонал. Его звали Артур, и летом он побывал на экскурсии в редакции «Нью-Йорк таймс», что, судя по реакции класса, не дотягивало до рок-концерта, но и полным отстоем, вроде постановки «Призрака оперы» в Филадельфийском театре, не считалось. Тогда я впервые поняла, что если постановка не на Бродвее, то грош ей цена.
– Тебе так понравилась книга, Артур? – сострил мистер Ларсон, и в классе захихикали.
Артур весил около ста тридцати килограммов, его лицо обрамляли многочисленные прыщи, а волосы были такие жирные, что, когда он проводил по ним пятерней, они так и оставались лежать, разделенные множественным пробором.
– Холден занят только самим собой. У него все притворщики, но сам он ничем не лучше, а то и хуже.
– Интересная мысль, – подхватил мистер Ларсон. – По-твоему, Холден – ненадежный рассказчик?
Прежде чем кто-нибудь успел ответить, раздался звонок. Все вскочили, шумно задвигали стульями, перекрывая голос мистера Ларсона («к следующему уроку прочесть первые две главы из Кракауэра!»), зашелестели рюкзаками, и вихрь голых, покрытых нежным пушком ног, обутых в сандалии на высокой подошве, вылетел из класса. Просто невероятно, как моментально все собрались и ушли. Тогда я впервые заметила и запомнила на всю жизнь: я неповоротлива. То, что другим дается легко, мне стоит больших трудов.
Когда я поняла, что очутилась наедине с мистером Ларсоном, у меня вспыхнули щеки под слоем тонального крема. Мама уверяла меня, что все мои одноклассницы делают макияж перед школой, но оказалось, что они практически не пользуются косметикой.
– Ты перевелась из школы Святой Терезы, да? – спросил мистер Ларсон, перебирая бумаги на столе.
– Святой Терезы на Холме. – Мне наконец удалось застегнуть рюкзак.
Мистер Ларсон поднял на меня глаза, и его губы тронула едва заметная улыбка.
– Да, конечно. Должен сказать, мне понравился твой читательский дневник. Очень вдумчиво написано.
Впоследствии я, лежа в постели, буду снова и снова повторять себе эти слова, скрипя зубами и сжимая пальцы, чтобы не воспламениться, но в ту минуту мне хотелось поскорей убраться из класса. Я вечно терялась в таких случаях, а на лице у меня, вероятно, было написано то же, что и на лице моей ирландской тетушки, когда она, перебрав красненького, принималась поглаживать меня по волосам, приговаривая, как бы ей хотелось иметь дочку.
– Спасибо, – пискнула я.
Мистер Ларсон широко улыбнулся, и его глаза превратились в едва заметные щелочки.
– Рад, что ты будешь у меня учиться.
– Я тоже. Ну, до завтра! – Я вскинула руку, чтоб