«Бред какой-то», – осадил себя поэт и задул свечу.
Хмель, пока он ползал по земле и высматривал Бог весть что, выветрился из него бесследно. Тихон в гневе на свою бестолковость вспрыгнул в дрожки и тихо тронул поводья, опасаясь потревожить добрых хозяев имения. Вскоре он уже выбрался за ворота, где и подстегнул лошадей. Полумесяц, да еще чутье животных, помогли ему через час-полтора без происшествий приехать домой.
Глава 2-я,
в которой Тихон обряжается Анакреонтом и танцует с Манефой. – А счастье было так близко. – Марсианцы являют свой страшный лик. – Пророчество сбывается. – Загадочные буквы.
Начальник губернской газеты Толбукин заметкою остался вполне доволен и даже выплатил ее автору пятьдесят копеек гонорару. Эти глупые деньги Тихон в тот же день прокутил в кабаке, среди чиновного люда и мещан. Под конец он так разошелся, что огласил при скоплении народа свежее стихотворение весьма фривольного толка, завершалось которое такими решительными строками:
Описанной гиштории прошло уж лет… ну, как бы не семьсот.
Заржа́вели, увы, булатные мечи, порвалися кольчуги,
сталь поблекла харалужья,
Однако ж и сегодня русский хер не взят ещё никем на окорот,
И о́т веку не меркнет титаническая мощь
победоносного славянского причинного оружья!..[7]
После такого решительного выпада Тихон испугался вызванного им же патриотического буйства и бежал поспешно из Епанчина.
Затем он долго укорял себя за опрометчивость, но утешался тем, что знакомых лиц среди посетителей кабака, кажется, не наблюдалось. «Эка все обрадовались, – сердито думал он по пути домой. – Где нынче высокая поэзия? Только в столицах и осталась, а в наших краях одна похоть потребна. Низкие, низкие людишки, и я сам в первую голову».
Надобно сказать, что Марфе новый стих также весьма понравился, и она весь вечер ходила гордая собой – мнила себя Эратой, вдохновительницей барина. А когда молодой помещик стал припоминать с ее помощью, как гладко станцевать польский полонез, так и вовсе зарделась. Менуэт, понятно, Тихон танцевать не собирался, да его бы и не поняли, вздумай он с Глафирой или особенно Манефою приседать да кланяться среди князей и прочего недосягаемого света.
Муки стыда за кабацкую выходку терзали Тихона недолго, лишь до той минуты, как он озаботился облачением для машкерада. А готовиться к нему следовало загодя, именно с пятничного вечера, дабы в субботу уже ни о чем не тревожиться. Подглядев в сумароковской «Трудолюбивой пчеле» хламиду, он составил ее план на бумаге. С утра при помощи Марфы, простыни и ножниц, а также цыганской иглы с ниткою, он за полдня смастерил древнегреческий наряд. Лавровый лист в изрядных количествах