– Ларька!
– Здесь! – вырос послушно Трофимов.
Борода белая от инея, меховой капор заиндевел.
– Покойно стоял?
– Покойно.
– Растопи печь, потом отдыхай. Но сперва растолкай помяса.
– Это как? – удивился Ларька.
– Как получится.
– Так сшел помяс, нету его.
– Как сшел? Куда?
Ларька пожал плечами:
– Откуда ж мне знать? Забрал верхового олешка и сшел.
Рукой указал:
– На полночь.
Ну, на полночь – там льды, там тьма, там пуржит.
На полночь люди не убегают. Это только в пьяных кружалах говорят, что на полночи, если уйти совсем далеко, будто открывается чистое море, настоящая голомень, а над морем – веселые теплые острова. На самом деле не так. Герасим Цандин, опытный кормщик, сам дважды ходил на полночь. И оба раза деревянный коч намертво затирало льдом. Нигде там ничего не встретил, кроме льдов.
Пепельный полумрак.
Подумал: а весна все равно идет.
Ондуши черны, скоро покроются нежной зеленью.
А главное, подумал, успокаиваясь: знаем теперь – есть, ох, есть в сендухе живой зверь. Не зря пришли. Ходит по лужкам в сендухе старинный зверь – рука колечком, трубит за бугром. Вконец замучаем себя, но опутаем зверя вервью.
Цыкнул на сунувшуюся к ногам собачку. Вот тоже интересно: как тут выжил Лисай? Всех зарезали, а он дикует. И Христофора Шохина называет Фимкой. И кукашку носит богатую. Подумал: стольник и воевода Пушкин Василий Никитич скуп, но тверд. Указывая на секретность похода, мало всего дал сыну боярскому Вторке Катаеву. Зато обещал, наверное. Много мог обещать. Наказывал, наверное, строго досматривать любое незнаемое зимовье. Если не на казну работает человек, у такого все досматривать – и зимовье, и сумы, и коробья. И если найдется утаенная мяхкая рухлядь, таких наказывать жестоко, а добро имать в казну.
Да, богатая у Лисая кукашка.
Сам обут в простые щеткари – сапоги, пошитые из кожи, снятой с ноги олешка, головой бос, трясется, как русская осинка на ветру, а кукашка у него богатая. Так не бывает, чтобы бедный человек ходил в такой богатой кукашке и ничего не имел другого. Ведь сам намекал на некие малые курульчики. В них, наверное, не только трава. Может, так рано метнулся в сендуху, чтобы перепрятать некоторое добро из одного курульчика в другой?
– Здоров ли?
Обернулся – Гришка Лоскут.
Прямо с утра хмур. Борода спуталась, ноздри вывернуты.
А из-за Гришки выглянул, хлопнув дверью, Косой. Этот худой, веселый, положил крест:
– Ну, смердит из казенки!
– А ты чего ждал?
– Я-то ничего, – ухмыльнулся Косой и тоже вспомнил: – Да уж очень богатая у помяса кукашка! Это при носоручине-то, да?
Федька Кафтанов выглянул на крыльцо и услышал слова Косого.
– Да ты что говоришь? Какая богатая кукашка? Да ну! – Подчеркнул свои слова презрительным