А во прошлом во 155-ом годе в 5-й день велено было в Якуцком выдать к отписке соболи государевы.
У казенного анбара лестницы нет, отнесена под башню в ворота, на карауле стоял служивый человек Гришка Лоскут. Вот ево и посылали по лестницу, а он не пошел. И яз, торговый человечишка Лучка Подзоров, ево, Гришку Лоскута, спросил: для чего он по лестницу не пошел? А Гришка дерзко ответил: для того-де не пошел, что один в карауле, а сотоварыщи давно разошлись.
И того ж дня ты, стольник и воевода, тех караульщиков, срока раньше ушедших, велел добыть, хотел им дать поучение, бить батоги, потому что велено у казенных анбаров стоять всегда беспрестанно – для бережения, и для сплошного времени, и для пожару. А денщик твой, пришед, сказал: служилые сами идут в приказ.
И оне правда пришли. И с великим шумом и невежливо говорить стали: почему-де ты, стольник и воевода, бить желаешь людей? И почему не пускаешь людей с Ивашкой Ерастовым на новую реку Погычу, а пускаешь Мишку Стадухина? И почему ты на себя с казачьего хлебного жалования выворачиваешь одну треть? И ты, стольник и воевода, вышед в сени, начал выговаривать: зачем-де пришли с таким большим шумом? А служивый человек Гришка Лоскут предерзко ответил: а не бей нас, не дадим нас бить никого! И ты за то хотел Гришку зашибить рукой, но он ухватил тебя, стольника и воеводу, за груди и отпихнул прочь. И тут же стоя, крикнул злостно десятничешко Васька Бугор: сами-де самовольно пойдем теперь на новую реку! И ты приказал взять Ваську, а служилые люди нихто за Ваську не примутца. И ты, стольник и воевода, принялся за него сам. Только служивый человек Гришка Лоскут, на которого крикнуто в Якуцке государево слово и дело, опять принял тебя за груди и поволок из сеней, а служилые, стоя на крыльце, кричали невежливо. И только яз, торговый человечишко Лучка Подзоров, сирый и темный, в страхе решился отнять тебя от того Гришки. А другие так и кричали: чево-де здесь стоять, пойдем поемлем у торговых людишек суда их и всех покрученников! И, покричав, так и сделали: торговых людишек разорили, кочи взяли и самовольно на тех судех ушли вниз по Лене.
А ты, стольник и воевода, увидев такое, того ж часу посылал за беглыми сынов боярских да верных людей в лехких стругах и берегом на конях. Послал их уговаривать воров повернуть обратно: для чево, дескать, оне, простые служилые люди, крест целовав государю не изменять, вдруг взяли и изменою побежали?
А дерзкий вор Гришка Лоскут, гуляя страшно, отстал от других и ночью вломился ко мне в лавку. И меня, сироту твоево, в собственном доме хотел убить, грозил страшно ножом, все спрашивал: где нынче гулящий брат ево Пашка, кабалы на которого у меня лежат? И яз, сирый и темный, сказал ему все, что слышал от всяких разных людей. Сказал, что с вором Сенькой Песком, ухо оттопыренное, ушел Пашка. А жив ли, того не знаю. И еще сказал, убоясь ножа: нынче сын боярский Вторко Катаев ведет в сендуху большой отряд. И кажется, близко в те места, куда сшел вор Сенька Песок.
Тогда, нож отняв, вор Гришка Лоскут бесстыдно гулял всю ночь. Учинил в доме моем большой разор, нанес много урону. Только утром совсем сшел. А мне ведомо учинилось,