Все чаще Панин совершал вечерний моцион без скафандра. Сидел в кресле, свесив руки через подлокотники и бездумно шевеля пальцами в жесткой, по-земному зеленой траве. Какие-то неведомые букашки всползали по ботинкам на брючины, подолгу копошились там, иногда застывая и шевеля усиками, а затем вдруг вспархивали и уносились прочь. И даже вродекоты уже не бросались на прозрачный пузырь изолирующего поля, а только пробовали его лапами и бесшумно скользили по периметру, мимо – по своим непонятным Панину делам.
«Грасс ошибался, – лениво думал Панин, нежась в кресле и полной грудью вбирая вязкий лесной воздух. – Здесь можно было жить. И выжить. Он поспешил. И все поспешили следом за ним. Зря…»
Это благорастворение кончилось внезапно и навсегда.
Война так война
Был тридцать второй полусонный вечер Панина под открытым небом Царицы Савской подле разверстого люка. Как и обычно, Панин равнодушно глазел на маневры вродекотов вокруг себя и думал медленные свои думы. Например, о том, что было бы славно к ужину получить в подарок от пищеблока творожное суфле. Можно, конечно, и затребовать, но сюрпризы всегда приятнее. Слабость к творожным блюдам, да и ко всему молочному была приобретена Паниным уже здесь…
И совсем случайно, краем глаза, Панин уловил непонятное движение слева от себя. Он даже не отреагировал на него должным образом, как подобает звездоходу в условиях чужой планеты, – расслабился, распустился за эти дни. Прошло несколько секунд, прежде чем он подобрал ноги, переключился с гастрономических размышлений на полную боеготовность.
А серые живые снаряды пронизывали изолирующее поле насквозь и сновали уже где-то рядом. Да и не было поля вовсе. Было да сплыло. Растаяло. Видно, перепало и его генераторам от проклятого «харакири», только не сразу это сказалось.
И лишь когда Панин увидел оскаленную морду с отлегшими ушами в метре от своих ног – только тогда он окончательно пришел в себя.
Нет, он не блистал никакими личными достоинствами. Среди звездоходов был зауряден. Не мог читать мысли, чувствовать присутствие врага, двигаться быстрее молнии, не способен был на всякие чудеса, как, скажем, его сверстники Лгана, братья Кратовы, Жайворонок или совсем уж легендарные Михеев, Энграф или Бразинский. Но кое-что он умел, ибо без этого «кое-чего» не видать