…И вечно радуется ночь. Роман. Михаил Лукин

просто подхожу к ней и восхожу на борт, несмотря на то, что она сильно проседает под тяжестью воды и моего тела. И будто я вовсе уж и не один сижу в ней, а с неким человеком, одетым в длинное тёмное пальто, с измождённым высохшим и морщинистым лицом, и ветер отталкивает лодку прочь от берега в открытое ледяное море, и мы плывём… Он дует на свои руки, этот человек, а они уж посинели и не слушаются, он хочет сказать что-то, но и губы-то заиндевели, тогда он просто отворачивается и смотрит вперёд. А туман обволакивает нас, обнимает – вдруг становится тепло, решительно никакого холода, как и тогда в снегу. И никого, ни души – лишь вечность да тихий плеск воды кругом…

      Это всё от холода, думаю я, Хлоя права. Я протяну руки к огню, и всё пройдёт, был бы только здесь огонь. Вон, в особняке, наверняка есть огромный камин, вдобавок к центральному отоплению, а у меня здесь лишь жалкое подобие очага.

      Мне снятся сны и о том, как меня возят по этому огромному парку в коляске, как кормят с ложечки молодые женские руки. Я пытаюсь разглядеть лицо той, что мне помогает, но не могу, а она всё говорит мне спокойным вкрадчивым голосом, чтобы я не беспокоился без причины. Хорошенькое дело, по-стариковски гнусавлю я, не беспокоиться! А то, что я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, да и вижу всё точно в тумане, не признак ли для беспокойства?! Вот же глупая, думала бы сперва, что говорить!

      Потом мне смазывают руку спиртом и что-то вкалывают: когда сгущаются сумерки, под звон склянок и горшков в коридорах, я проваливаюсь в небытие.

      «Ольга, Ольга!» – стучит в висках.

      4

      Сны…

      Быть может, разум хочет прожить непрожитое и из фантазии слепить реальность, а может, и объединяет меня с теми, о ком я размышляю, но с кем незнаком и никогда не видел прежде; оттого столь много во снах странностей и гротеска.

      Ольга, русское имя происхождением отсюда, с севера, отчего-то запавшее в память… Да, так кликала мать девчушку на пароходе, прятавшуюся в широких полах моего пальто; ныне это имя частенько звучит в голове, просто так, без особой нужды. Никогда не бывало у меня знакомых с таким именем, а вот на тебе – звучит и звучит.

      А эта лодка, а снег? Разве ж бывало или могло быть такое со мной в жизни? Чтобы воспылал желанием я таким образом покинуть этот мир, «сокрыть свою мечту под снегом», совсем как у Миккеля Лёкка – да ну, ладно! Я черпаю вдохновение в мыслях этого человека, и, кажется, проживаю его жизнь насколько могу, у меня появляется осознанное стремление к уединению, к наблюдению со стороны, не к обществу и не к веселью и крикам, а к тому, чтобы быть вне этого, даже над этим. И тем отчаяннее моё желание увидеть Лёкка воочию, желание, постепенно облачающееся в одежды безнадежности.

      Увидеть его! Вот уж чего нет, так нет; а взамен – сны, сны, ещё раз сны.

      В моих записных книжках не осталось места, а бутылка чернил подходит к концу, целая бутылка чернил! Бесконечные