– Покупает сегодня у меня бабуля шоколадку, – начинал рассказывать Евлентьев за ужином. – Обычная бабуля, в пуховом платке, какая-то сумка при ней…
– С костылем? – уточняла Анастасия.
– Что с костылем? – бледнел Евлентьев.
– Бабуля была с костылем?
– Да…
– Так что она?
– Да так, ничего, – терял всякий интерес к разговору Евлентьев. – Ты и сама все знаешь.
– Хотела купить одну шоколадку, а купила все три?
– Ну, вот видишь, – кисло улыбался Евлентьев.
И сейчас, когда Анастасия описала внешность его давнего знакомого, да, знакомого, назвать Самохина другом Евлентьев никак не мог, он замер на какое-то время, замолчал, настороженно посмотрел на Анастасию.
– Договорились встретиться? – спросила она.
– Да, сегодня в шесть.
– Форма одежды парадная?
– Насколько это возможно.
– Меня возьмешь?
– Об этом мы с ним не договаривались.
– Решил идти?
– Почему бы и нет?
– Не знаю, не знаю, – Анастасия загасила в блюдце очередную сигарету, поставила блюдце на пол и легко спрыгнула с кресла прямо в громадные евлентьевские шлепанцы. – Пойду поглажу тебе рубашку. Нужно выглядеть… Ну, хоть немного лучше, чем сейчас. А ты за это время побреешься.
– Легкая небритость сейчас в моде.
– Это касается Алена Делона, но не тебя. Даже Бельмондо не позволяет себе легкой небритости. За небритостью таится ненаказуемая, но все-таки на грани наказуемости и потому особенно привлекательная… этакая мужская порочность.
– Она мне не идет?
– Ты недостаточно порочен, Виталик. И не надо прикидываться порочным. Твой стиль – гладко выбритая бледность. Единственное, в чем ты можешь позволить себе небрежность, – это прическа. Но волосы при этом должны быть вымыты, высушены, расчесаны. Значит, пойдешь на эту встречу?
– Ты спрашиваешь второй раз… Тебе что-то не нравится?
– Могу только сказать, Виталик, что ужином ваше общение не ограничится.
– Будет продолжение?
– Наступит время, когда ты пожалеешь, что встретил этого человека в утренней электричке.
– Он принесет мне несчастье?
Анастасия посмотрела на Евлентьева долгим взглядом, передернула узкими плечами, прикрытыми толстым растянутым свитером, не то улыбнулась, не то просто хмыкнула, издав нечто нервно-неопределенное.
– Не только, – сказала наконец.
– А ты не можешь выразиться определеннее? – раздраженно спросил Евлентьев.
– Не могу, – Анастасия подняла руки и беспомощно уронила их. – Не могу, Виталик! Я произношу